– Боже, как я его ненавижу! – Глориана с силой ударила по подушке, на которой стояло зеркало, забыв о том, что оно могло разбиться. И оно действительно упало с глухим стуком.
– Ну не надо, – проговорила Мод голосом, в котором слышалось терпение человека, тысячу раз повторявшего одно и то же. – Давай спрячем его в твой тайник за стенной панелью, а потом ты положишь этот браслет – этого жука – вместе с остальными вещами. И никогда больше не взглянешь на него снова.
– И верно. Я никогда больше не буду его доставать. – Глориана сорвала с запястья браслет и сбросила его с пальцев, как брезгливая девчонка могла бы отшвырнуть с ладони наживку-червяка. Она оглядела себя, успокаиваясь при виде знакомых складок будничного зеленого хлопчатобумажного платья со скромно обшитыми материей пуговицами, застегнутыми до самой кромки высокого выреза вокруг шеи. Ни на какую вышивку на нем не было и намека. Не было ни мерцания драгоценных камней, ни смешного веера из перьев и уж тем более манящих взглядов поверх него на какого-нибудь мужчину, с бронзовыми ли глазами или с какими-нибудь еще.
Глориана задалась вопросом – что мог бы подумать Данте, если бы она надела браслет специально для него. И неожиданно для себя снова надела его на запястье.
– Ненавижу зеркало! – твердила она.
Родина Данте, Италия, была страной гор и жаркого солнца, но он никогда не чувствовал такой близости к небу, как здесь, направляя фургон Глорианы по просторам земли, которую называли Аризоной. Теперь он понимал, почему кое-кто из конкистадоров не возвращался в свои страны и поселялся в Новом Свете, приняв вечное изгнание.
Родная земля под ярким небосводом заполняла собой все и господствовала над всем. Здесь же все было по-другому, хотя он и не понимал почему. Земля, по которой громыхал фургон, виделась ему не больше чем подставкой для громадной чаши неба, хотя, как и в Италии, на горизонте вырисовывались горы. Солнце жгло, казалось, все сильнее, он чувствовал, как высыхала кожа на ладонях и на кончике носа и как туго натягивалась она на скулах. О, этот палящий зной! На него часто жаловались белокожие габсбургские солдаты короля Карла V. Еще ребенком Данте просил мать объяснить ему, почему они так страдали от солнца, а она говорила сыну, что одним из благ смешения немецкой габсбургской крови Карла с ее итальянской наследственностью был средиземноморский цвет лица, делавший его безразличным к солнцу. Думая теперь об этом, Данте не мог вспомнить, чтобы его мать когда-нибудь упоминала другие благотворные результаты ее незаконной связи с Карлом. У нее, очевидно, просто не было ни минуты времени, чтобы оценить последствия своих поступков.