– А моя мать всегда наставляла меня, чтобы я был более снисходителен. Она часто говорила, что порой жизнь вынуждает нас принимать решения, разрывающие наше сердце. Хотя я однажды опрометчиво сказал то же самое Елизавете, я… До нынешней ночи я не понимал настоящего смысла этих слов.
Глориана шевельнулась в его объятиях:
– Почему наши родители так обошлись с нами? Почему они пошли на это?
Данте ловил ее губы своими и целовал ее со всей страстью, которую, как он понимал, ему уже никогда не утолить снова. Она прижалась к нему, пылко отвечая на поцелуи и разбивая в прах остатки его чести.
Не помня себя, он с поспешностью сбросил купленную ему Мод одежду. С одеждой Глорианы оказалось труднее, но зато как восхитительно. Расстегивая кнопки и пуговицы, он отмечал поцелуем каждую обнажающуюся часть ее тела. Он стягивал плотно облегавшую ткань лифа платья и тонкое белье, скользя губами, языком и пальцами по каждому новому дюйму открывавшейся ему плоти.
Расстеленная на песчаной почве одежда стала для них мягким ложем. Данте навис над нею, упиваясь видом Глорианы, распростертой перед ним в лунном свете. Каждый совершенный изгиб, каждое очаровательное углубление серебрились как редкое, драгоценное сокровище, каким и была ее красота на самом деле.
Протянув к нему руки, она касалась трепетными пальцами его груди, зарывалась ими в его волосы, задерживала ладони на его коже, а луна подчеркивала изумительное сочетание молочной белизны ее тела с загаром, покрывавшим его дубленую кожу воина.
– Я… я видела тебя во сне таким, Данте. Это признание взорвало кровь в его чреслах.
– А ты мне не снилась, – хрипло проговорил он. На лицо Глорианы набежала тень.
– Нет, это не то, о чем ты думаешь. – Данте едва справился с дрожью, охватившей его, когда он попытался объяснить Глориане, как страстно он ее желал. – У меня нет слов, Глориана. Я хочу сказать, что если кому-то нужно уснуть, чтобы что-то увидеть, то я представлял тебя каждый миг наяву. Мои губы пили твое тело, а язык упивался твоей сладостью сотни, тысячи раз, но ни одно из этих мечтаний не может сравниться с тем, что я чувствую сейчас, когда ты рядом во всем великолепии своей красоты.
Охваченная трепетом, Глориана пролепетала его имя, и он забыл обо всем на свете.
У Данте, как у каждого мужчины, были женщины, но все эти встречи никогда не затрагивали самых сокровенных глубин его души.
Глориана что-то тихо шептала и вздыхала. Она была как горячий шелк, как подогретый мед. И Данте Тревани очертя голову погрузился в ее любовь, в дар ее женственности, забыв обо всем на свете.