– Она не отнимала меня у него, – тихо проговорила Глори. – Просто он построил свою жизнь, в которой не было места для нас.
Но Гарри Трэск знал, где они находились, и каким-то образом ухитрялся по меньшей мере четыре раза в год доставлять по письму Кэтрин, где бы ни находился в данный момент цирк Фонтанеску.
Глори всегда знала, когда Кэтрин получала очередное письмо. Ее обычно брызжущее весельем настроение спадало. Она задергивала шторы на окнах их вагона, надевала самое простое платье и оставалась одна, «чтобы отдохнуть», отослав Глори куда-нибудь с Мод или с другими друзьями.
Кэтрин никогда не пропускала представления. Но в дни получения писем Глори казалось, что игра матери приобретала неестественный оттенок, что ее профессиональная улыбка становилась какой-то блуждающей, что прекрасные глаза смотрели на публику с плохо скрытым отчаянием. Пока не раздавались аплодисменты. Тогда плечи Кэтрин распрямлялись, она откидывала голову назад, гордо вздернув подбородок, и ее знаменитые во-лосы цвета червонного золота свободно струились по плечам. В дни получения писем она то и дело горько вздыхала, снова и снова втягивая спертый воздух в своем добровольном заточении, словно питаясь святым духом. В такие дни она ничего не ела.
После представления в день получения письма и мать, и дочь все еще дрожали от возбуждения, и Кэтрин забывала собственные наставления говорить потише.
«О, эта жизнь – самая лучшая жизнь, Глориана!» – бурно радовалась она, наполовину смеясь, наполовину плача и оставляя Глори в неуверенности, утверждала ли она при этом истину или задавала дочери вопрос.
На следующий день после получения письма Глориана находила на своей постели либо новое платье, либо какое-нибудь украшение.
«Твой отец присылает тебе это в знак своей любви», – говорила Кэтрин, когда Глори брала свое новое сокровище и прижимала его к груди, горячо желая почувствовать отцовское объятие вместо безликой ласки ткани или металла.
Иногда Кэтрин рассказывала ей об отце, описывая ранчо, где он жил, и о том, что у нее были сводные брат и сестра, которым Глори тайно завидовала всем сердцем. Мать никогда не уступала просьбам Глори объяснить причину разрыва между ней и отцом или ответить на вопрос, почему Гарри Трэск говорил, что Кэтрин Карлайл – любовь всей его жизни, а сам женился на другой женщине.
Ранчо влекло к себе Глориану, надеявшуюся получить там ответы, в которых ей всегда отказывали.
– Давай закажем завтрак, – подзывая взмахом руки официанта, сказала Глори. – Может быть, ты собираешься болтать здесь целый день, а я так просто умираю с голоду.