– Досказывай!..
– Змея вползла под рубашку! – крикнул казак и с какой-то непонятной злостью, словно хватаясь за горящую головешку, достал из-за пазухи пятнистую змею и бросил ее под ноги атаману. – С того дня, Мишка, как ты, великодушный и преданный нам, Донскому войску, съехал в Москву сложить за всех свою голову, заметил я великую перемену – измену тебе. Схватил я сию змею, вырвал жало и ждал твоего приезда. Ждал! Дави же змеюку ногами. Дави! Все плутают меж нас Тимошка да Корнилий.
Татаринов раздавил змею ногами и долго смотрел на ее предсмертные вздрагивания.
– Спасибо тебе, – сказал он казаку, – твоей верной службы я не забуду.
Но на майдане шумели, кричали, переметывали туда и сюда факелы, требовали сойтись всем дружно и скинуть с атаманов Татаринова. Татаринов взошел на высокий помост майдана. Колокола перестали гудеть… В казачьей гуще воцарилась полная тишина. Только пламя факелов потрескивало среди людей и на каменных стенах.
– Войску, видно, не угодно, да и не любо держать меня атаманом? В том воля войска! Атаманство беспричинно не снимается и не утверждается на Дону. И мне, как было и в прошлом с атаманами, надлежит подлинно знать, в чем моя непригодность, почему не могу я служить верой и правдой войску. До тех пор, пока своими ушами не услышу порочащего мою совесть, атаманская булава останется при мне… – Татаринов отошел на помост в сторону и крепко сжал в руке булаву.
На помост торопливо вскочил Корнилий Яковлев. Блудливые глаза его зашарили по рядам, руки длинные задергались, ноги высокие не стояли на месте. А лицо – что у покойника, бледное, покатый лоб – зеленый.
– Тут всё клепают на нас. На меня да на Тимошку. А мы и знать ничего не знаем. Брехня одна!
– А так ли? – загудели в первых рядах.
– Истинно так! – дрожащим голосом сказал Тимошка. – Мы ль в том виноваты, что Мишкины будары с хлебом татары перетопили.
– Перре-то-пили? – словно грозной волной перекатилось по всем рядам. – Да что же это, братцы, такое? Сидели девяносто ден без хлеба, и… и хлеб пе-ре-топ-иили… Братцы, что же нам делать?..
– А случилось то Мишкиным нерадением. Половину казаков с собою взял, а стражу на бударах оставил малую.
– Жили с травы, со зверя да рыбы – живи и далее. Ловко!
– Недаром деды сказывали: была бы булава, будет и голова. А она, вишь, какова голова? А надобно быть – при войсковой булаве да при своей голове. Но, видно, головы-то не было…
– Куда ж ты глядел, Мишка?
Татаринов метнул огненный взгляд, еще крепче сжал атаманскую булаву, крикнул:
– Ложь! Будары с хлебом придут непременно!