– Это хорошо, что ты наконец говоришь "мы", – удовлетворенно заметил Пашка. – Значит, кое-что в голове у тебя проясняется. Вот только сомнения твои мне непонятны. Получается, что ты согласен выбрасывать деньги просто на ветер, без расчета на результат. Ты выплатил мне семь тысяч. Теперь очередь за пятнадцатью. Итого двадцать две. Это пустяки, конечно, но не в твоем положении. Сейчас такая уникальная ситуация, что чем больше ты заплатишь, тем больше сохранишь и приобретешь. И не волнуйся, если ты сам себя не выдашь, никто и не догадается о твоем участии. Ты будешь у всех на виду. Никаких подозрительных контактов. На возможных допросах отвечай все как есть – тебе нечего скрывать, кроме одного-единственного факта. Этот факт – встреча со мной. Остальное додумаешь сам, не бином Ньютона. И перестань нервничать – ты кажешься полным идиотом, когда нервничаешь.
– А ты, похоже, никогда не нервничаешь, – сказал Давыдов. – Вообще ты испытываешь какие-нибудь человеческие эмоции – страх, жалость, раскаяние? Или все это в тебе уже умерло?
– Ну вот, например, страх. Как от него избавишься? – ответил Пашка. – Он заложен в человеческую природу. Зашит, так сказать, в программу. Наверное, и другие эмоции тоже. Но человек – многозадачная система. Эмоции можно обуздать, отключить на время… Насовсем не получается, конечно, но когда вся гадость начинает лезть наружу – можно справиться с ней известными способами. Я тебе про них уже говорил. А вообще тут вся суть в одной очень простой вещи. Любой способ, который помогает каждой конкретной особи выжить, оправдан. Ну и что с того, что я выбрал вот такой способ? Господи, есть из-за чего тревожиться! Подумай, пройдет полвека – и о нас с тобой даже памяти не останется. Никакой – ни плохой, ни хорошей. Время всех сотрет в порошок. Так что плюнь ты на все эти гуманистические штучки. Мир, в конечном счете, справедлив – он все уничтожает, и хорошее, и плохое, и все начинается с нового листа.
– Где же ты видишь здесь справедливость? – угрюмо спросил Давыдов.
– Справедливость в том, что абсолютно ничего не имеет значения, – сказал Пашка. – Все это наши с тобой выдумки.
– И как же жить?
– Выживать, – лаконично заключил Пашка.
Они снова замолчали. Примерно через минуту Пашка сказал совсем другим, деловитым тоном, точно командир, поясняющий боевую задачу:
– Надеюсь, я тебя убедил. Ты всегда был в ладах с логикой и понимаешь сегодняшнюю ситуацию – или борьба, или тюрьма. Больше я на тебя давить не буду. Как решишь, так и выйдет. Встречаться теперь будем совсем редко и с большими предосторожностями. Но тебе тут волноваться не о чем. Безопасность – моя забота. Я сам определю, имеется ли за тобой слежка, и сам решу, как поступить. Возможно, я передам тебе записку, возможно, позвоню или пришлю весточку с человеком. А ты пока приготовь пятнадцать тысяч, потому что мне вскоре понадобятся деньги. И держи хвост пистолетом – и месяца не пройдет, как Величко отступится от твоей фирмы. Ты вздохнешь свободно и поймешь, как я был прав.