Гумми опять замолк. Он был далеко. - А Луна? - нетерпеливо воскликнул Давин. Щеки Гумми вздрогнули, будто он спрыгнул с большой высоты, и он сморщился. Опомнившись, продолжил, но уже как-то устало, и слова все более вяло сходили с его языка.
– Я очнулся на полу... Весь избитый... Чашка стояла с водою. Я выпил воды...- И он замолчал. - Про Луну...- сказал Давин жестоко. - Я улетел на нее. - Когда? - После этого. - После того, как выпили воды? - Да.
– Но как же? Вы же парили. Это же медленно. До Луны около четырехсот тысяч километров. Десять раз вокруг света...
– Это не важно...- с трудом произнес Гумми, будто с каждым словом у него распухал язык.- Парить - это удовольствие, баловство... А можно еще оказываться.
Доктор Давин устал, как язык Гумми; будто это он сам еле ворочался в его рту.
– Ну, и какая же она. Луна? - спросил он со скукой. Глаза Гумми остекленели от немоты. Что-то стремительно приближалось к ним вплотную, и взгляд его разбивался. Словно он видел перед собой что-то все ближе, настолько отчетливо, что терял дар речи, потому что не вспоминал, а видел. Давину даже на мгновение померещилось, что в его радужной оболочке отразилось нечто, чего перед ними не было (они как раз шли по полю), и он затряс головой. - Так что же, какая? - спросил он настойчивы. Коричневая...- еле выжевал Гумми и выпустил слюнявый пузырь.
"Да он еще и припадочный..." - успел подумать доктор.
...Когда Гумми пришел в себя, над ним склонялось встревоженное и виноватое лицо Давина. Он тер Гумми виски. Он так обрадовался, когда Гумми пришел в себя, заулыбался заискивающе и ласково.
– Бога ради, простите меня, Тони... Я вас замучил своими расспросами. Я абсолютно верю, что вы тогда были на Луне.
Гумми посмотрел на Роберта с любовью и снисходительностью, как на ребенка...
– Я только что был там,-сказал он, поднимаясь с травы.
Давин прилег в своем кабинете ровно на секунду и как провалился. Он очнулся оттого, что ему в глаза било солнце, необыкновенно бодрый и испуганный, что проспал так долго. Солнце приходило к нему на диван теперь уже после пяти, к вечеру. Он стремительно сел, злой, звонкий и дрожащий, как запевшая под ним пружина дивана. Посидел секунду, пока проплыли перед глазами черные, в искорку, "вертиж-цы", и так же решительно встал, как сел. Потянулся властно, с хрустом. "Что за бред примерещился... Чушь. Пора заняться снами вплотную, а я их вижу вместо того, чтобы работать.- Он еще покачал головой, усмехаясь и подтрунивая над собой: экая тонкая творческая психика... любимая уехала... Гумми... Тони... Луна... Что за чушь!"