Голос его сорвался. Стефан лихорадочно пытался припомнить, где он находится. Это было первым условием, чтобы попытаться что-то предпринять. Человек, находившийся рядом с ним, был совершенно непредсказуем – он убил Герберта Молина, он пытал его, он делал все то же самое, что и те, о ком он рассказывал.
Рассказ возобновился.
– Я иногда заглядывал в комнату, где отец давал уроки. Как-то наши взгляды встретились. Он улыбнулся мне, этот молодой солдат. Мне он понравился. Молодой улыбающийся солдат в мундире. Поскольку он ничего не говорил, я, естественно, подумал, что он немец. Откуда я мог знать, что он из Швеции. Что произошло потом, я точно не знаю, знаю только, что он стал одним из подручных Вальдемара Леманна. По-видимому, Леманн каким-то образом узнал, что Молин берет уроки танцев у одного из этих поганых евреев, каким-то чудом оставшихся в Берлине и имеющих наглость вести себя так, как будто они такие же люди, как и другие. Не знаю, каким образом ему удалось превратить Молина в такое же чудовище, как он сам. Но он был по-своему талантлив, этот приказчик дьявола, Леманн. Как-то вечером Молин пришел на очередной урок. Я обычно сидел в прихожей, и мне было слышно, как отец отодвигает мебель к стенам – освобождает место для танцев. В комнате были красные занавеси и паркетный пол. Я слышал приветливый голос отца, когда он отсчитывал такты и говорил: «левая», «правая»… «не сутультесь, пожалуйста»… Но вдруг граммофон замолчал. Стало совершенно тихо. Я сначала думал, они сделали перерыв. Вдруг открылась дверь, и Герберт Молин почти выбежал из квартиры. Я видел его ноги в туфлях для танцев. Обычно отец после урока выходил, вытирая пот со лба, и улыбался. Но не на этот раз. В комнате было совершенно тихо. Я заглянул. Отец был мертв. Герберт Молин задушил отца его собственным брючным ремнем.
Потом последовало продолжение. Стефану казалось, что человек кричит, хотя тот говорил негромко.
– Он задушил отца его собственным брючным ремнем! И запихал ему в рот сломанную граммофонную пластинку. Этикетка была в крови. Это было танго, я успел это заметить. Всю жизнь я искал этого человека. И только по чистой случайности, встретив Хёлльнера, я узнал имя убийцы. Узнал, что отца убил швед, человек, которого никто не принуждал служить Гитлеру, никто не внушал бессмысленную и непонятную ненависть к евреям. К человеку, который помог ему преодолеть застенчивость, научил его танцевать. Я не знаю, что Леманн делал с Гербертом Молином, чем он его пугал, каким образом заразил его нацистским безумием. Это не так важно. В тот день он пришел к нам в дом не танцевать. Он пришел убить моего отца. Это было убийство, такое жестокое и бессмысленное, что нет слов. В комнате лежал мертвый отец, с брючным ремнем вокруг шеи. В эту минуту умер не только он. Умерла его жена, моя мать, умер я, умерли сестра и брат. Нет, мы, конечно, продолжали жить, мать, правда, недолго. Она сумела устроить так, что мы смогли уехать – последняя милость, полученная моим дядей от Геринга. В Швейцарии она покончила с собой. Остался один я. Брат и сестра не дожили до тридцати – брат спился, сестра отравилась, а я попал в Южную Америку. Я искал этого человека, этого юного солдата, убившего моего отца. Я потому и уехал в Южную Америку, что туда сбежало огромное количество нацистов. Я не мог себе представить, что он живет, а мой отец погиб от его руки. Наконец, я его нашел – старика, прячущегося здесь, в лесах. Я убил его, я дал ему последний урок танцев, и я был уже по дороге домой, когда узнал, что кто-то убил его соседа. И я хочу знать, есть ли в этом моя вина.