– Бред. Я не слепа, не глуха и психически нормальна.
– И все-таки не вы его мать.
– А кто же, по-вашему?
– Рискну сказать правду. Нам известна его настоящая мать. Это Мария Сергеевна Волошина. Живет в Одессе и может дать показания.
Сахарова по-прежнему «держит спину». Ни тени смущения.
– Значит, еще не дала показаний. И не даст, если не идиотка. Проиграет иск в любой судебной инстанции. Конечно, я понимаю, что спрашиваете здесь вы, а не я. Но разрешите все-таки спросить: что общего у взыскателя алиментов с задачами государственной безопасности?
– Речь идет не о взыскании алиментов, что вы сами прекрасно понимаете, – говорю я, вкладывая в слова всю необходимую здесь суровость. – Речь идет о розыске преступника.
Гражданин СССР, проживающий в Москве с паспортом Михаила Даниловича Сахарова и называющий себя вашим сыном, на самом деле Павел Волошин, русский по национальности, одессит по месту рождения, эмигрант по личному выбору, нацист по убеждению, сумевший сменить русскую фамилию Волошин на немецкую Гетцке, гауптштурмфюрер по званию в годы немецко-фашистской агрессии, гестаповец по месту работы и палач по призванию, на совести которого сотни жертв – повешенных и расстрелянных, угнанных на каторжные работы в Германию и просто замученных пытками в одесском гестапо. Еще в конце войны была подготовлена переброска Волошина-Гетцке в СССР под видом бывшего военнопленного Сахарова, что и удалось ему при вашем вольном или невольном содействии.
– Но где же тогда мой настоящий сын? – Она задает этот вопрос с легким оттенком иронии, так, чтобы не подумали, что она поверила.
Но я уточняю и уточняю.
– Гетцке и его хозяева полагают, что Сахарова сожгли в лагерной топке. Его и должны были сжечь. Но ему удалось обмануть палачей и бежать. О побеге случайно никто не узнал, а его, истощенного и больного, подобрали и вылечили партизаны Словакии.
– Он жив?
– К сожалению, убит.
– А почему я должна этому верить?
Я вынимаю уже известные мне фотокарточки из папки Корецкого – снимки Сахарова, средний и крупный план, и обелиск с его именем на Братиславском шоссе.
Она долго и внимательно рассматривает фотографии.
– Может, это какой-нибудь другой Сахаров? Может быть, даже не русский, словак? Тут написано не Михаил, а Михал.
– Так его называли в отряде.
– Еще раз повторяю: почему я должна этому верить?
– Дополнительные аргументы потом. Прежде всего сходство.
– Оно не убеждает. Похож, но не очень.
Я кладу перед ней снимок Сахарова из комиссионки.
– Этот более похож?
– Конечно. И шрам заметнее.
– А если этот шрам только результат косметической хирургии?