Да, положеньице. Ни муж, ни жених. Если жены теперь нет, как жениться снова? Ведь надобен развод. А это опять полосканье грязного белья на людях. И кто же его после этого на порог пустит в дом, где приличные девушки живут? Вернее, одна приличная девушка. Директор теперь на него волком смотрит. Опозорили они с Софьей учреждение. И директора тоже опозорили, ведь он был приглашен посаженым отцом. Гликерия его, Мелентия, теперь стороной обходит. Что ж, может, тогда и впрямь искать мимолетного утешения там, где законные узы Гименея совсем не требуются?
Только он успел подумать эдаким образом, как вскоре появилась Калерия Вешнякова. Она явилась под вечер, тайно, с черного хода, под густой вуалью.
– Друг мой, я долго думала о вас, но все не решалась нарушить ваше уединение. Ваши чувства оскорблены, вы одиноки, вы покинуты. Так не должно быть, кто-то должен протянуть вам руку помощи в дни величайших невзгод! – произнесла она трагическим голосом и широким жестом откинула вуаль. – Вот вам моя рука, рука преданного друга!
Но Горшечникову, истомившемуся без любви и ласки, нужна была не только рука мадам Вешняковой. Все прочие прелести тоже сгодятся. Он подхватил ее на руки и понес на диван.
С того дня жизнь злополучного Горшечникова обрела иные краски. Помимо черных и серых тонов появились оттенки цвета фуксии, сиреневые и лиловые, любимые тона новой пассии. Калерия обставляла свои визиты страшной таинственностью, это будоражило обоих любовников и подливало масла в огонь обоюдной страсти. Страшное напряжение последнего времени как-то вдруг покинуло Мелентия. Он почти успокоился и даже немного поправился. Во всяком случае из его взора исчезли затравленность и забитость, жизненные невзгоды отступили. Гликерия Зенцова, встречая прежнего воздыхателя на улице, учтиво и любезно с ним разговаривала, хотя и не предпринимала попыток к возобновлению прежнего близкого приятельства, боясь дядиного гнева. Теперь в ее ухажерах ходил почтовый чиновник, завалящий женишок, с Мелентием не сравнишь, да что поделаешь, коли иных нету?
Калерия и Гликерия, как и раньше, заглядывали друг к другу на чашку чая. Только теперь эти беседы стали совсем, совсем другими. О Софье и Горшечникове не говорили ни слова, хотя язык просто чесался. Перебирали всякие пустяки, но самого интересного, животрепещущего не касались. Калерия всячески делала вид, что ее это совершенно не интересует, и когда Гликерия ловко подходила к предмету общих раздумий, собеседница так же ловко уходила прочь, заводя разговор об иных материях. При этом весь вид Калерии Климовны говорил о величайшем довольстве, чрезвычайной радости и полноте жизни. Ее движения стали медленными и плавными, она только что не мурлыкала от удовольствия. Гликерия сразу поняла, что вечная соперница Вешнякова таки добилась своего, покорила Горшечникова, воспользовалась его несчастьем и слабостью. Гликерию распирали досада и любопытство. Она бог знает что отдала бы только за то, чтобы хоть одним глазком подглядеть в замочную скважину и убедиться в справедливости своих подозрений.