Сердюков слегка поддержал Горшечникова под локоть, чтобы ободрить его. И чтобы, не дай бог, не сбежал с испугу. Нелидов хмуро кивнул и руки не подал. Оказавшись около Рандлевского, Горшечников замер на месте и открыл рот.
– Я,… то есть он… Кажется… – он беспомощно оглянулся на следователя.
– Вам не хватает некоторых деталей, не так ли? – Сердюков хищно прищурился. – Напрягитесь мысленно.
– Прудкин! – выпалил Горшечников. – Это Прудкин, только без длинных волос, бороды и усов!
Рандлевский отшатнулся от гостя.
– Что это за спектакль? – рассердился Нелидов. – Какой такой Прудкин? Объяснитесь, господа!
– Вы правильно заметили, что все подобно театральному представлению, – иронично подхватил Сердюков. – Я и сам подумал о театре, когда Мелентий Мстиславович рассказал мне о визите господина Прудкина, который просил его искать Софью Алексеевну и вас, где бы вы ни были, следить за Матреной и Филиппом, за почтой, приносимой в дом. Длинные волосы, пышные борода и усы. Это так по-театральному. Особенно когда владелец этого бутафорского великолепия забывает их наклеить! Помните, господин Рандлевский, когда Горшечников навестил вас в гостинице, вы второпях забыли приклеить усы. А Мелентий Мстиславович это обстоятельство припомнил. Вот тогда мне и пришла в голову мысль, что этот абсурд с накладными усами и мог скорее всего изобразить Леонтий Михайлович. Как хозяину театра ему и карты в руки.
Нелидов смотрел на Рандлевского не отрываясь. Тот отступил к стене и скрестил руки на груди.
– Леонтий, я полагаю, что ты мне все объяснишь, – тихо проговорил Феликс.
– Хотелось бы также услышать подробности, связанные с гибелью Саломеи Берг и бедных немецких фрау, Греты и Фриды. Я много думал над тем, как появилась эта самая мистическая сила, и понял, что она могла зародиться в сознании только того человека, который слишком хорошо знает ваше творчество, Феликс Романович, слишком близок к вам. Ведь никто посторонний не мог так изящно убивать, используя детали и аллегории произведения, которое еще не стало широко известно или вообще существует только в рукописи.
– Да что же вы мучаете меня загадками! Что же это, по-вашему? Кто же это? – вскричал донельзя взвинченный Нелидов.
Сердюков, прошелся по комнате и остановился у окна, неподалеку от Рандлевского:
– Я полагаю, что это любовь, – ответил он.