Николай Алексеевич, посещая пациентов, работая в клинике, проявлял подчас невиданную твердость характера, решительность и волю. Но вот тут он явно не находил в себе решимости действовать, не мог наконец позволить себе дать волю чувствам. Его, так же как и Стрельникову, смущала собственная дочь, положение в обществе, возможные пересуды, косые взгляды. Так они потихоньку посматривали друг на друга, отводя взгляд, да вздыхали украдкой. Дальше дело не шло. Елизавета Дмитриевна между тем стала прихварывать, ее одолевали приступы слабости, потливость. Она заметалась. Призвать Миронова? Но он, верно, опять денег не возьмет. В последние визиты к Маше доктор наотрез отказался от вознаграждения, что окончательно убедило Елизавету Дмитриевну в том, что он явно неравнодушен к ней. Но она знала, что каждый его визит очень недешев, и не могла себе позволить позвать Миронова, а пользоваться его добрым отношением – совершенно невозможно, просто неприлично. Поэтому Стрельникова чахла, перемогалась, потом ей немного полегчало, а тут подоспела стремительно развернувшаяся история со сватовством Корхонэна. Елизавета Дмитриевна забыла и о визитах доктора, и о своих болячках. Только бы вышло! Только бы Машенька стала баронессой! Затем грянули отъезд в Финляндию, скоропалительная свадьба, и Миронов надолго покинул мысли Елизаветы Дмитриевны. Конечно, она иногда вспоминала о нем, но только так, чуть погрустив о том, что могло бы сбыться, да не сложилось. И Миронов потерял из виду Елизавету Дмитриевну.
И вот записка – просят прибыть! Миронов поспешил на квартиру Стрельниковых. День стоял холодный, ветреный, впрочем, когда в Петербурге не бывает ветров, пронизывающих до костей, продувающих даже енотовую шубу! Миронов кутался в поднятый воротник и мысленно подгонял лошадь, которая упруго отталкивалась от брусчатой мостовой.
– Прибыли, барин! Домчали с ветерком! – Возница спрыгнул с козел и, откинув медвежью полость, помог седоку сойти.
Расплатившись, Миронов стал поспешно подниматься на второй этаж доходного дома. Дверь распахнулась почти сразу, из чего следовало, что его с нетерпением ждали. Николая Алексеевича поразила перемена в Елизавете Дмитриевне. Она постарела и подурнела – следы слез и ночных бдений никогда не идут на пользу! Миронов боялся выказать радость от встречи, ведь его позвали вовсе не за тем. Учтиво и сдержанно поцеловав руку хозяйке дома, он прошел вслед за ней в комнату, где находилась больная. Маша разметалась на кровати. Осунувшееся бледное лицо девушки было искажено страданием. Влажные волосы разметались по подушке. Она хотела приподняться, чтобы приветствовать врача, но тотчас же бессильно поникла.