Да, на столе стояли не деликатесы из лебедя и павлина и не зажаренный целиком дикий кабан, но на роскошном блюде возлежала самая настоящая аппетитная индюшка, на румяную корочку которой устремили изголодавшиеся взгляды разряженные придворные, челядь славного рыцаря Альфонсо…
Но позвольте, где же он сам? Где трепетная благородная дама Брурия, где шут Люсио, так кропотливо нашивавший вчера на свой разноцветный колпак дополнительные бубенцы?
Я вдруг шкурой почувствовала напряжение, тревогу в зале. Похоже, могущественный главный сценарист собрался преподать мне урок развития действия.
– Ты сочиняла памфлет? – словно спрашивал он, горько ухмыляясь. – Сейчас ты увидишь, как одна-единственная реплика превращает памфлет в кровавую драму.
Отилия сноровисто разделала индюшку и стала раскладывать куски по тарелкам. Пока Давид и Шимон разливали вино, Ави пытался прочесть что-то в листках, которые он все время вертел и перелистывал.
Наступило странное замешательство, как будто никто не знал – что делать с тарелкой, полной еды.
– Ну! – воскликнула Отилия. – Или мы ее холодной станем есть?
Все по-прежнему молчали в колеблющемся свете свечей.
– Нет, скажите мне, что это за причуда, – продолжала она, – что мы, празднуя свой народный праздник, должны сидеть в гойских костюмах и ждать еще каких-то идиотств. Начинайте есть, хеврэ, ну!
– К черту! – вдруг проговорил мрачно Шимон. – Хватит с меня! Я включаю свет.
Но его остановили, опасаясь непредсказуемой ярости Альфонсо.
– Ешьте, ешьте, – приговаривал Ави. – Выпьем за праздник. Сказано же – все по… – он достал листки, разложил на столе, возле тарелки: – Вот: все по сценарию. Вот: «Двор пирует. Придворные услаж…» Шимон, а ну, я без очков – что это тут написано?
– «Услаждают», – мрачно прочел Шимон.
– Да, «услаждают свое сердце едой, напитками и весельем».
– Хорошенькое веселье, – заметила Отилия. – Ешьте, хеврэ, индюшку, она, по крайней мере, настоящая!
– Давайте, пока хозяина нет, мы не по сценарию – выпьем за праздник, – вздохнув, проговорил Ави, – как сказано у нас в ТАНАХе: «Дайте вина огорченному душой! И пусть он выпьет и забудет о своих страданиях, и не вспомнит о своей бедности!..»
Булькнуло вино в наклоненной бутылке.
– Но, Ави, в другом месте у нас в ТАНАХе сказано: «Вино глумливо!», – возразил Шимон.
– Что я в них люблю, – громко через стол сказала мне по-русски Таисья, – дураки дураками, но какой прочный библейский фундамент!
– Отличная индюшка, Отилия! – затянули все с набитыми ртами.
Я тоже уплетала жареное мясо за обе щеки. Головная боль к тому времени почти совсем прошла, значит, вскоре должен был начаться дождь. Свою бутафорскую лютню я положила на колени, но от неловкого моего движения она соскользнула на пол, издав протяжное дребезжание, удивительно созвучное обстановке. Я наклонилась за лютней и провела пальцами по струнам. Звук получился странный, но оригинальный, не струнный, а скорее, волыночный: глухая волынка с короткими дребезжащими вздохами.