– Да, – сказала мне Таисья по-русски, ее прекрасные половецкие глаза горели восторгом, – вот этого костюма он еще не демонстрировал.
Она кивком обвела сидящих за столом: кто с индюшачьей ногой в руке, кто с огурцом на поднятой вилке, кто с бокалом вина… И все, перестав жевать, молча уставились на директора.
Это был не директор, привычный и надоевший всем крикун-начальник; это был не вздорный фантазер, бездеятельный, кипучий и бездушный; это был не хорошенький манекенщик, которого зачем-то природа наградила великолепным сложением и открытой всем вокруг лучезарной улыбкой.
Это был рыцарь Альфонсо Человечный: его суровый чеканный профиль, широкие плечи, длинные руки с сильными кистями и вся суховатая поджарая фигура словно созданы были для этого, единственно подходящего ему одеяния. Как хрустальная туфелька пришлась впору изящной ножке Золушки, так взятый напрокат театральный готический доспех тютелька в тютельку пришелся директору Матнаса.
– Эй, вассалы, челядь моя! – весело проорал рыцарь Альфонсо. – Почему не приветствуете своего господина?! Герой Испании Сид Кампеадор въезжает в замок на своей славной кобылке Бабьеке! Ави, черт возьми, ты так и не прочел сценарий, бездарь?!
Ави вскочил, размахивая листками, засуетился, достал очки…
– Ладно, садись! – велел господин, слез с осла, привязал его к трубе кондиционера и, как был – в боевых доспехах, лишь только сняв шлем, – сел к столу.
Его придворные растерянно оглядывались на смиренно стоявшего в сторонке животного, по серым бокам и байковому брюху которого скользили желтые блики свечей.
– Трапеза продолжается! – воскликнул рыцарь.
– Альфонсо, ей-богу, давай я включу свет, – попросил Шимон.
– Трапеза продолжается! – повысил голос сеньор. – Шимон, сядь, болван, и не порть мне карнавал. Почему вы не умеете самозабвенно веселиться, идиоты? Благородная дама Отилия, не хочешь ли усладить мою душу беседой о поэзии?
– Чего это? – испугалась Отилия. – Альфонсо, ты попробуй индюшку.
Тут Ави встрял со своими бумажками:
– Альфонсо, тут написано: «Услаждает душу рыцаря беседой благородная дама Брурия…» А Брурия…
– Брурия больна! – оборвал его рыцарь. – А вы, придурки, не могли найти замену? Господи, с вами только спектакли разыгрывать…
Он сам налил себе вина, положил на тарелку еды. Видно было, что ему крайне неловко двигаться в этом одеянии. Он был раздражен, встревожен и, по-видимому, только какие-то, им самим для себя установленные правила приличия заставляли его доигрывать сегодняшний спектакль до конца.
Между тем над столом повисла явственно ощутимая неловкость. Все перестали есть, осел в зале для культурных мероприятий был настолько неуместен, что никому кусок в горло не лез.