* * *
Вышел из автомобиля… Пробиваюсь через залы Таврического дворца… Все то же. Все та же толпа, все тот же митинг, все то же завывание «Марсельезы»…
Но есть новое… За столиками, примостившись где-нибудь между обшарпанных, когда-то белых колонн, сидят барышни-еврейки, с виду – дантистки, акушерки, фармацевтки, и торгуют «литературой»… Это маркитантки революции…
* * *
В разных комнатах на дверях бумажки с надписями… какие-то «бюро», «учреждения» с дикими названиями… Очевидно, они прочно оседают… они завоевывают Таврический дворец шаг за шагом…
* * *
Пробиваюсь в кабинет Родзянко. Но что же это Tакое? И тут «они»! Где же – «мы»?
– Пожалуйста, Василий Витальевич. – Комитет Государственной думы перешел в другое помещение… Вот оно – это «другое помещение». Две крохотные комнатки в конце коридора, против библиотеки… где у нас были самые какие-то неведомые канцелярии…
Вот откуда будут управлять отныне Россией…
* * *
Но здесь я нашел всех своих. Они сидели за столом, покрытым зеленым бархатом… Посередине – Родзянко, вокруг – остальные… Керенского не было… Но не успел я рассказать, что было в Петропавловке, как дверь «драматически» распахнулась. Вошел Керенский… За ним двое солдат с винтовками. Между винтовками какой-то человек с пакетами. Трагически-повелительно Керенский взял пакет из рук человека…
– Можете идти…
Солдаты повернулись по-военному, а чиновник –просто. Вышли…
Тогда Керенский уронил нам, бросив пакет на стол:
– Наши секретные договоры с державами… Спрячьте… И исчез так же драматически…
* * *
-Господи, что же мы будем с ними делать? – сказал Шидловский. – Ведь даже шкафа у нас нет…
– Что за безобразие, – сказал Родзянко. – Откуда он их таскает?
Он не успел разразиться: его собственный секретарь вошел поспешно.
– Разрешите доложить… Пришли матросы… Весь гвардейский экипаж… Желают видеть председателя Государственной Думы…
– А черт их возьми совсем! Когда же я займусь делами? Будет этому конец?
Секретарь невозмутимо переждал бутаду.
– С ними и великий князь Кирилл Владимирович…
– Надо идти, – сказал кто-то.
Родзянко, ворча, пошел. Был он огромный и внушительный. Нес он в эти дни «свое положение» самоотверженно. С утра до вечера и даже ночью ходил он на крыльцо или на улицу и принимал «поклонение частей». Солдаты считали каким-то своим долгом явиться в Государственную Думу, словно принять новую присягу. Родзянко шел, говорил своим запорожским басом колокольные речи, кричал о родине, о том, что «не позволим врагу, проклятому немцу, погубить нашу матушку-Русь»… – и все такое говорил и вызывал у растроганных (на минуту) людей громовое «ура»… Это было хорошо – один раз, два, три… Но без конца и без счета –это была тяжкая обязанность, каторжный труд, который совершенно отрывал от какой бы то ни было возможности работать… А ведь Комитет Государственной Думы пока заменял все… Власть и закон и исполнителей…Родзянко был на положении председателя Совета министров… И вот «положение». Премьер, вместо того чтобы работать, каждую минуту должен бегать на улицу и кричать «ура», а члены правительства: одни – «берут крепости», другие – ездят по полкам, третьи – освобождают арестованных, четвертые – просто теряют голову, заталкиваемые лавиной людей, которые все требуют, просят, молят руководства…