«Они мертвы» — спрашивают дочери машобане.
Прислушайтесь, прелестные девы, разве вы не слышите,
Как кто-то шевелится в темноте.
Голос певца наконец смолк, и Крейг представил сотни молодых воинов, лежавших на циновках и, так же как и он, опечаленных песней.
— Спасибо, что вы сказали, — снова заговорила Сэлли-Энн. — Знаю, чего вам это стоило.
Она легонько прикоснулась к его руке кончиками пальцев, и от этого прикосновения затрепетало его сердце.
Потом она легко спрыгнула с парапета и скользнула в окоп. Он услышал, как задернулась занавеска на входе, потом увидел вспышку спички, когда Сэлли-Энн зажгла свечу.
Он знал, что не сможет заснуть, поэтому остался на площадке, послушать африканскую ночь, посмотреть на луну. Постепенно он почувствовал, как с ними приходят слова, словно заполняется водой пересохший колодец, ощутил, как исчезает печаль, а ее место занимает возбуждение.
Он спустился в блиндаж и зажег свечу, потом достал из сумки блокнот и шариковую ручку. Слова кипели и пенились в голове, как молоко на плите. Он коснулся ручкой линованной бумаги, и она заскользила по строчкам, как живое существо. Слова били из него струей долго сдерживаемого оргазма и ложились на бумагу. Он прекращал писать только для того, чтобы заменить огарок новой свечой.
К утру глаза его покраснели, их жгло от напряжения. Он чувствовал слабость, словно пробежал слишком большую дистанцию чересчур быстро, но в то же время он чувствовал странный восторг, глядя на исписанный на три четверти блокнот.
Приподнятое состояние не оставляло его все залитое ослепительным солнцем утро, восторг даже усилился, когда он понял, как изменилось отношение к нему Сэлли-Энн. Она по-прежнему была замкнутой и молчаливой, но, по крайней мере, слушала, что он говорит, и отвечала серьезно и продуманно. Пару раз она даже улыбнулась, в эти моменты ее слишком крупный нос и большой рот чудесно гармонировали с остальными частями лица. Крейг чувствовал, что ему трудно сосредоточиться на положении людей, ради которых они приехали сюда, пока он не услышал, как Сэлли-Энн не заговорила с ним — впервые непринужденно, — не понял, как она сочувствует им.
— Было бы так просто отнестись к ним, как к злостным преступникам, — пробормотала она, наблюдая за их лишенными выражения лицами и настороженными взглядами, — если забыть о том, что они были лишены какого бы то ни было человеческого влияния. Многих из них захватили прямо в классах, когда им едва исполнилось десять лет, и вывезли в тренировочные лагеря партизан. У них никогда ничего не было, никакой собственности, кроме АК-47 в руках. Разве мы можем рассчитывать на то, что они будут уважать право собственности других? Крейг, спросите, сколько ему лет.