Пациент оскорбляется и опять удаляется в ванную.
Эротическо-мазохический момент.
Снимаю майку, мну вторично. Сомнений нет, у меня рак. Причем не простой, а стремительный, потому что за эти десять минут скромная маленькая сливка становится размером с подмосковное яблоко, и если до этого болело «так себе», то теперь болит «шо звиздец».
Из ванной выхожу мраморная, громко и очень четко говорю: «Ты – скотина», после чего начинаю названивать сисечных дел специалисту.
– У бабушки была опухоль, – заключает мама.
«Это конец-конец-конец», – рыдают мои маленькие зеленые человечки и начинают паковать чемоданы.
– И что, она умерла? – пришепетывая спрашиваю я.
– Ты что, дура? У твоей бабушки.
– А-а-а, – разочарованно тяну я.
– Выезжай, – командует маман.
В родных пенатах я оказываюсь довольно быстро. Минут через десять. Вместе склоняемся над больной сиськой, к тому времени уже порядком опухшей от клинических исследований и приобретшей невероятный пунцовый цвет.
Настоящие сиськологи всегда умеют говорить правильные вещи, а оттого мамулька не теряется.
Сощурившись над моими вторичными признаками, як Гитлер над картой, мама сморщилась и произнесла:
– Знаешь, мне кажется, она даже больше, чем левая… Точно больше!
«Крантыыыыы!» – завыли зеленые человечки и стали готовиться вылезти через задний проход.
– И внутри плотность какая-то, – подсказала маме я.
– Да, внутри как апельсин…
Где-то в глубине души пациента уже начинает зарождаться некое нездоровое удовлетворение: «Сам ты сопельки, я сдохну послезавтра».
С надеждой в голосе я вопрошаю:
– И чито же нам теперь делать?
– Привязать капустный лист!
Вот что любит моя женская часть – дак это вначале сообщить, что у тебя саркома, а потом предложить полечить ее подорожником.
– Мама, ты в своем уме? У меня опухоль, я, может быть, до зимы не доживу, а ты листьями дразнишься?!
Услышав ответ, я зажимаю рот одной рукой и задницу другой. Угу, чтобы удержать зеленых человечков и не обдристаться от чуйств-с.
– А ты хочешь, чтобы тебя разрезали? – грозно спросила мама и сделала ручками так же, как тетенька из «Персоны».
Я спешно нацепила майку и побежала к дверям.
Тут будет лирическое отступление. У нас в школьной столовке на одной из стен был нарисован Данко. Такой немереного размера чувак с дырой в груди и взором в никуда, бегущий в сторону светлого будущего. В одной руке у него болталось унылое анатомическое сердце. Вот почему-то сочетание этой протянутой руки с органом и совершенно вытаращенного хлебала врезалось в память необычайно.
К чему я это?
К тому, что до больницы я скакала как столовский Данко, с тем лишь исключением, что в руке моей болталось не сердце, но изъеденная недугом сиська. Короткие приходы в сознание все-таки были, но едва только пульс приходил в норму, как я тут же вспоминала бабушкинское: «Не бойся, пришьют мешочек», – и утраивала обороты.