Она не почувствовала бы в вине привкуса яда, если бы ее не насторожила неожиданная холодность Дирки, когда она говорила о Жоне, а решительное выражение ее лица напомнило Сондре лицо Миши – он выглядел точно так же незадолго до смерти, и точно так же выглядел Андор накануне своего исчезновения. Эта тварь – Сондре пришлось напомнить себе, что это был отец Жона, – сумела пробудить зло даже в душе ее тетки.
Озарение пришло к ней неожиданно, она поняла, что задумала Дирка и как ей самой следует поступить сейчас. На цыпочках подкравшись к двери, Сондра услышала только хриплое дыхание охранника. Сондра постучала.
– Отойди от двери! – приказал часовой и загремел засовом. Дождавшись, пока Сондра отзовется с противоположного конца комнаты, он отпер дверь и вошел.
– Ну, что случилось? – сердито проворчал он.
– Вот тут немного вина, – Сондра показала на графин. – Я никогда не любила вина, а в открытом графине оно испортится к утру. Может быть, ты выпьешь его?
– Хочешь подкупить меня, а?
– Я не смогла бы помочь ему, даже если бы была свободна.
– Это верно, – кивнул стражник, – ты все понимаешь верно. Трое наших сторожат твоего жениха днем и ночью, и тут уж никому не удастся его спасти.
Сондра казалась убитой горем, и стражник, похлопав ее по руке, забрал графин с вином и стакан.
– Я тоже ничего не смог бы поделать, дочка, – сказал он, – в моих силах – только прочесть молитву, чтобы боги оказались милостивее к нему, чем наши деревенские старейшины.
– Спасибо, – прошептала Сондра, глядя в пол и вытирая глаза кончиком салфетки.
Когда стражник вышел, тщательно заперев за собой дверь, Сондра уселась на полу, прислонившись затылком к двери, чтобы слышать все, что происходило в холле. Выпив вино, стражник сначала сонно задышал, потом громко захрапел. Его храп становился все тише, тише, и внезапно оборвался.
Сондра вскочила на ноги и схватила ложку. Ставни второго этажа были сделаны из мягкого дерева, и петли держались на них непрочно. Теперь, когда никто не мог ее услышать, Сондра принялась за работу. Наконец ей удалось освободить один ставень.
Она лишь чуть-чуть приоткрыла окно, чтобы выглянуть в темноту. На деревенской площади горели факелы. Несколько мужчин трудились в самой ее середине, вычищая и углубляя яму для костра, сгребая в сторону снег, чтобы освободить место для танцев. «Сколько из жителей деревни смогут петь праздничные песни и танцевать?» – задумалась Сондра. Весь поселок был как одна большая семья, и многие поселяне дружили с Джонатаном. Как они будут чувствовать себя, медленно сжигая Жона на костре, как они поступали с гоблинами? Неужели они верят, что его боль и пронзительные крики доставят радость уснувшему зимой краю? Их чувства могли бы обрадовать только Моргота.