Голос стих, а Бармак тонко улыбнулся.
– Да, мой дружочек, описание ваше совсем не плохо… Гордая, уверенная в себе? Знаете, эта женщина год за годом пела по вечерам в ресторане – этом и других. За еду и за то, что дадут ей посетители. В особой гордости замечена тогда не была. А потом… она начала собирать у старух песни былых лет. Музыка двора сасанидских владык. Песни о проигранных век назад битвах и о давно умерших влюбленных. И вдруг, Маниах, – вдруг, совсем недавно, что-то случилось. На нее полился золотой дождь. Люди из других городов едут послушать ее. Оказалось, что вот эти старые песни – они то самое, что им надо. Что за народ эти иранцы! Десять с лишним десятилетий с тех пор, как вот там, на берегу реки, убили последнего их владыку – а они не забывают то время, они плачут о нем. И никогда не забудут.
Тут он повернулся к возникшей у него под боком маленькой толстой старушке, как будто слепленной кое-как из нескольких глиняных комков, полез под складки кремового муслина за кошельком, вытащил – не серебряный дирхем, а маленький, сверкнувший золотом динар дома Омейядов. Старушка, однако, на монету взглянула с недовольством.
– Да, Маниах, – продолжал он, рассматривая этот динар и вкладывая его, наконец, в протянутую пухлую руку, – вам повезло. Вы услышали великую женщину. Не старайтесь запомнить ее имя – мы называем ее Роза Ирана. Она греет наши души. Вот только до денег жадновата.
Тут он достал второй динар и со вздохом вложил его в руки замершей рядом старушки, неодобрительно посмотрев на нее снизу вверх.
Роза Ирана расплылась в счастливой улыбке, часть которой досталась мне, и проворно засеменила от нас по аллее.
– Бог иногда вкладывает душу не в то тело, что следовало бы, – завершил Бармак.
Сладкая грусть, вызванная музыкой и переполненными желудками, повисла над двором. Метнулись черные скобки ласточек в предзакатной бирюзе между кипарисами. «Цви, цви», – сказали они со своей высоты.
– Ах, как хорошо, – сказал удовлетворенный Бармак, пропуская через кулак снежную бородку. – Эта апельсиновая корочка в молоке и шафране – как нигде в мире… А знаете ли, – тут он чуть прихлопнул ладонью колено, – достойный вечер надо достойно закончить. Мальчики, я помню, вам неинтересны – значит, пара девочек лет шестнадцати-семнадцати будет в самый раз. Погладить ее по пухлой попке – кто знает, вдруг из этого выйдет что-то хорошее? Соглашайтесь, Маниах.
Он уже начал произносить слова «конечно, плачу сегодня я», как увидел что-то в моих глазах, и лицо его на мгновение стало неподвижным.