На сей раз врач застал бодрствующим своего лесного пациента, а не его сиделку.
Опустившись рядом с Кожиным на ворох сена, Коринта спросил:
– Ну, как мы себя чувствуем, прыгун? Температурить перестали?
– Да вроде перестал. Теперь дело пойдет. Спасибо вам: доктор!
– Спасибо говорить рано. Как голова, не болит?
– Не болит: Лежать мне долго придется?
– Да уж придется: Полтора-два месяца, а то и больше. Ногу надо срастить как следует: Ну, чего хмуритесь? Скучно лечиться?
– Не время мне:
– Об этом надо было думать, когда прыгали: Кстати, раз вы можете говорить, я попрошу вас ответить мне на кое-какие вопросы. Не сегодня, конечно. Вы еще слишком слабы. Завтра воскресенье, времени у нас будет больше, вот и поговорим.
– Хорошо, доктор. У меня к вам тоже есть вопросы:
– Потом, потом, пан Кожин! А сейчас я приготовлю завтрак и покормлю вас. Ивету будить не будем, пусть отдыхает.
Коринта измерил у больного температуру, послушал сердце, измерил давление и, вполне удовлетворенный результатами осмотра, отправился вниз готовить завтрак.
За последние дни доктор Коринта заметил в своей психике резкую перемену.
До встречи с Кожиным его душевное состояние всегда было подавленным, мрачным. Он скучал по своей восьмилетней дочке Индре, которую пришлось оставить в Праге у матери, тосковал по друзьям, по научной работе, был из-за этого замкнут, нелюдим. А теперь все вдруг переменилось.
Привыкший заниматься в одиночестве самоанализом, он не мог не признаться себе, что причиной его душевного возрождения оказался Кожин. Вернее, даже не сам Кожин, а тот факт, что из-за Кожина он перестал стоять в стороне от больших событий, включился в борьбу, которая – он и раньше это понимал – была делом не только его родного народа, но и всего человечества. Пусть его приобщение к борьбе оказалось случайным, но оно совершилось, и этого у него никто отнять не мог.
В его движениях появились уверенность и четкость, в голосе – властность, во взгляде – живая и напряженная работа мысли.
Возвращаясь из лесу с лукошком грибов, Коринта у самых ворот больницы столкнулся с обер-лейтенантом Крафтом.
Этот бывший студент медицинского факультета и раньше делал попытки снискать дружбу главврача больницы, но неизменно наталкивался у Коринты на глухую стену холодной официальности. И вдруг теперь самолюбивый чешский врач охотно остановился с ним поговорить и даже осведомился о его здоровье.
– Здоровье у меня отличное, господин доктор. Благодарю за внимание! – радостно улыбнулся обер-лейтенант Крафт, польщенный столь неожиданной приветливостью сурового главврача.