Если бы кто-то придумал машину, позволяющую отмотать часы, недели и месяцы назад и взглянуть на уже известные события с другой стороны, как бы выглядела история человечества? Балаганом? Или она повергла бы смотрящего в ужас?
Нет ответа.
И, наверное, не будет, пока еще есть здравомыслие в ученых умах, хотя бы малая толика. Впрочем, после атомной бомбы, напалмовых бомбардировок и идеи о равноправии полов ожидать трезвости ума от ученых – все одно что ждать человеколюбия от акулы.
Когда Аркадио Мигель утопил рукоятку управления адской машинкой и бомба под трибунами шарахнула во всю мощь, Костя Таманский стоял неподалеку, с восторженностью неизбалованного советского туриста наблюдая за красочным шествием.
Когда это было? Давно? Месяц назад? Час? Может быть, год?
Время вытворяет черт знает что с человеком и нисколько не смущается этого.
Иногда Таманскому казалось, что прошло очень много времени. А иногда события того страшного дня вставали перед ним со всей ясностью.
Сейчас, вернувшись на площадь Колон и увидев лужу крови, руку со сжатыми пальцами, что высовывалась из-под белой простыни, полицейский кордон и бесчисленных репортеров, Костя ощутил, как время размывается, лишается смысла. Он опять оказался там, под обвалившейся бутафорией, среди криков и плача.
А Билли Джобс все щелкал и щелкал своим «Кэноном». Зарабатывая себе славу и деньги.
Впрочем, то, что у Билли есть «Кэнон» и что его фамилия Джобс, Костя узнал потом. Когда приехала полиция, пожарные, «Скорая помощь». Площадь оцепила национальная гвардия. И всех, у кого не хватило ума покинуть место взрыва сразу, погнали через фильтрационный пункт, где проверяли документы, а тех, у кого их при себе не оказывалось, увозили в неизвестном направлении.
Какой-то усатый и похожий на таракана толстяк в форме долго и пристально разглядывал паспорт Таманского, кидая косые взгляды на закопченную физиономию советского журналиста. За соседним столиком стоял американец, с брезгливо-скучающей миной ожидавший, когда наконец полицейский сообразит, с кем имеет дело. Костя засмотрелся на фотоаппарат американца и пропустил вопрос.
Усатый «таракан» дернул его за рукав.
– Простите, – сказал Таманский. – Я не услышал… Плохо понимаю испанский.
– Ваше имя? Кто вы такой? – Английский у «таракана» был чистым, но Костя почти ничего не понимал.
– Имя… Константин. Тамански. Константин Тамански. – Костя подумал и выдал заученную фразу: – Я советский подданный. Я журналист. У меня есть разрешение.
– Журналист? – обернулся к нему американец с дивным фотоаппаратом. – Советский?!