– Вчера вечером вы написали записку Вульфу. Где находится та машинка, на которой она была напечатана?
Он улыбнулся, как улыбаются только ошеломленные джентльмены, недоверчиво и в то же время смущенно.
– Полагаю, там же, где я ее оставил. Я ее оттуда не уносил.
– Понятно, но где же она? Извините, что я обрушился на вас со своими расспросами, ничего не объяснив. Я же охочусь за вами уже более пяти часов и совершенно без сил. Даже голова плохо соображает. Понимаете, машинка, на которой вы печатали свою записку, – та же самая, которой пользовался Чапин для печатания своих стихотворений. Вот какая небольшая подробность.
– Неужели?
Он посмотрел на меня и засмеялся.
– Черт побери, вот это удача! А вы не ошибаетесь? После всех тех трудностей, с которыми я раздобывал образчики шрифтов, взять просто, и напечатать записку… Даже не верится!
– Да, когда начинаешь думать… Но вы хоть помните, где вы ее печатали?
– Конечно. Я воспользовался пишущей машинкой Гарвард-клуба.
– Вот оно что?
– Ну да, черт побери!
– Где у них хранится машинка?
– Собственно говоря, нельзя сказать, что она где-то хранится, потому что она предоставлена в распоряжение всех членов клуба, стоит на своем постоянном месте. Я был в клубе вчера вечером, туда же пришла телеграмма от мистера Олленби, так что я напечатал на этой самой машинке несколько записок. Она находится в маленькой комнатушке рядом с курительной. Этой машинкой пользуются многие.
– Так. Ясно. Машинка предоставлена для всеобщего пользования, так что на ней печатают тысячи людей.
– Едва ли тысячи, но все же многие.
– Достаточно десятков. Видели вы, чтобы ею пользовался Поль Чапин?
– Трудно сказать… Впрочем, однажды… Да, припоминаю, как он сидел на маленьком стульчике перед машинкой, подсунув искалеченную ногу под стол. Да. Точно.
– Ну, а кого-нибудь из своих друзей, членов «Лиги»?
– Честное слово, не могу сказать.
– Есть ли в алькове еще другие машинки?
– Есть еще одна, но она принадлежит общественному стенографисту. Она закрыта. Что касается первой, то ее когда-то пожертвовал клубу один из его членов. Поначалу она находилась в библиотеке, но специалисты печатанья одним пальцем так на ней грохотали, что ее выдворили.
– Олл-райт.
Я поднялся.
– Могу ли я сказать Вульфу, когда вы вернетесь, если вы будете нужны?
Он ответил, что завтра он подготовит чертежи, чтобы показать их мистеру Олленби.
Я поблагодарил его, сам не знаю за что, и вышел поискать свежего воздуха и свободное такси, которое бы доставило меня на вокзал.
Поездка в поезде, в душном вагоне, где сигарный дым смешался с углекислотой, выдыхаемой из сотен легких, образовав среду, в которой за час погибли бы все орхидеи Вульфа, не способствовала улучшению моего настроения. Мы приехали в полночь, и я отправился домой. В кабинете было темно, Вульф лег спать. На моем столе записки не было, так что ничего экстраординарного не случилось. Я достал из холодильника кружку молока и пошел наверх.