Она унесла Буську на кухню – кормить молоком – и оттуда сказала:
– Мама и папа звонили.
– Ну и как там у них?
– Все в порядке. Я сказала, что и у нас все хорошо.
– Правильно… Алексей с ними?
– Нет, он вернулся домой. Хочет поступать в политехнический институт… Если не поступит, осенью могут взять в армию. А на Юге опять перестрелки, взрывы.
– Озм…
– Что?
– Так, ничего… Ба-а… – Я остановился в дверях кухни.
– Что? – Бабушка, нагнувшись, тыкала Буську в блюдце с молоком.
«Может, я правда окончательный трус?» – хотел спросить я.
Но бабушка скажет: «Ты боишься армии? Не бойся. Через три года она будет уже добровольной…»
«Господи, да не армии я боюсь, а Озма…»
И что она скажет в ответ?
Постепенно это стало нашей жизнью – Роща, Дорога. Вернее, половиной жизни. Но главной половиной. Дома, в Стекловске, мы жили обыкновенно: занимались домашними делами, бегали купаться к запруде, помогали ремонтировать театр Демида. Но как только выдавалось свободное время, уходили туда. И делали там Открытия.
Дим оказался очень надежным человеком. Ни разу не подвел нас, если уговаривались о встрече. Обязательно ждал нас у столба с желтой табличкой, и помятый жестяной автобус всегда был при нем.
А если мы приходили на Дорогу без предварительного уговора, Дим все равно ждал.
Дим серьезно протягивал каждому из нас прямую твердую ладошку:
– Здравствуй… Здравствуй… – Потом поправлял под коленкой колокольчик и деловито спрашивал: – Поехали, да?
И мы «ехали». То есть неторопливо шли за Димом и его автобусом, который иногда застревал в мышином горохе и порой перевертывался. Мы ставили автобус опять на четыре колеса и шли дальше.
Арунас при этом иногда насвистывал песню про аистенка. Он очень точно свистел этот мотив. Бабушка сказала бы, что «у мальчика абсолютный слух». Свист был негромкий, никому не мешал, не надоедал. Иногда бывает, что, если слышишь все время одну и ту же мелодию, она в конце концов начинает раздражать. А здесь – ни чуточки. Наоборот, «Аистенок» сделался как бы одним из признаков этих мест. Ну, так же, как лиловые колокольчики по обочинам, запах влажной травы и безлюдье…
Нам было хорошо всем вместе в те дни. Жаль только, что Настя редко бывала с нами. Но… нет худа без добра. Вячик сделался веселее и добрее. Не хмыкал, не выпускал колючки. Потому что не перед кем было показывать себя.
А Настя с Маргаритой сочиняли сказку для театра. Синьор Алессандро торопил их. Они должны были написать «литературный текст», а Синьор переделать это сочинение в пьесу.
Признаться, я не понимал, какая из Насти писательница. Она и коротенькое-то сочиненьице в школе еле-еле могла из себя выдавить. Так я однажды и сказал. Но Маргарита ответила, что Настя вдохновляет ее своим присутствием и подает иногда свежие мысли.