В пять минут второго Вульф проворчал из-за своего письменного стола:
– Тебя отправили найти подходящего клиента, а не пару бедолаг, которые, скорее всего, его и убили, да в придачу еще одну бестолочь, предложившую выкуп за сигаретницу. Признаю, что ты проявил мастерство, смекалку и ловкость, готов тебя с этим поздравить, но если ты и впрямь вышел на преступников, кто нам заплатит по счету?
Я полностью отчитался, опустив лишь одну деталь – внешность Марии. Ему ничего не стоило заключить, что я принял сторону Пересов из-за их дочери. Я дал полное и тщательное описание дома и даже рассказал о затруднениях с ночными рубашками. Я признал, что попытался нанять Саула Пензера (десять долларов в час), но заполучил Фреда Дэркина (семь с половиной в час) только потому, что Саула не было на месте.
– С Перес я не стану встречаться, – заметил Вульф.
Я знал или считал, что знаю, где зарыта собака, но подводить его к этому нужно было окольным путем. Я кивнул с сосредоточенным видом.
– Конечно, они могли его убить, – сказал я, – но пять против одного, что не убивали. Я уже объяснил почему: мне понравились интонации, с которыми он объяснил, зачем накрыл тело брезентом. Плюс то, что она позволила дочке пойти открыть, когда я позвонил. Если б его убила она, то сама бы подошла к двери. Но прежде всего потому, что при нем живом они как сыр в масле катались. Он, понятно, платил им прилично. С его смертью они не только потеряли изрядный доход, но попали в чертовски паскудное положение, и вовсе не потому, что я до них добрался. Его душеприказчик обнаружит, что дом принадлежал ему, и захочет его осмотреть – что тогда?
Я положил ногу на ногу и продолжал:
– Вам это, естественно, не по вкусу, я понимаю. Устрой он себе простое уютное гнездышко, чтобы время от времени спокойно провести ночь с любовницей, – еще куда ни шло, но на гнездышко это явно не похоже. Ключи от входной двери и лифта, вероятно, имеются у полудюжины женщин, а то и у двух десятков, если не больше. Я понимаю, вам неохота ввязываться в подобную историю, но раз уж я…
– Чепуха, – прервал он.
– Чепуха? – удивился я.
– Именно. Современный сатир – это помесь человека, свиньи и болвана. Даже обаяние проказника – он и это утратил; он уже не ждет, грациозно прислонившись к дереву со свирелью в руке. Единственное, что сохранилось в нем от аттических предков, – вожделение, и он ублажает его по темным углам, в чужих постелях или гостиничных номерах, а не в тени оливы или на зеленом солнечном склоне. Нелепый приют похоти, что ты описал, – жалкая замена, но мистер Йигер хотя бы пытался быть не как все. Свинья и болван? Да, но в нем звучала свирель, как звучала во мне в дни моей юности. Он, несомненно, заслуживал смерти, однако я хотел бы иметь веский стимул к разоблачению убийцы.