«Я уже там», — ответил тот же самый голос. — «Старая барыня (кокона)[711] сидит в саду… она надевает очки и читает письмо».
«Содержание письма — поскорей!» — был наш торопливый приказ, подыскивая записную книжку и карандаш. Содержание диктовалось медленно, как будто во время диктовки невидимое присутствие хотело дать нам больше времени для записи слов фонетически, так как мы опознали валашский язык, и только, ибо тем наше знание этого языка кончалось. Целая страница была заполнена таким образом.
«Смотри на запад, в сторону третьего кола юрты», — произнес татарин своим естественным голосом, хотя он звучал глухо и шел как бы издали. — «Ее мысль здесь».
Затем судорожным рывком верхняя половина тела шамана, казалось приподнялась и его голова тяжело упала на ноги автора, которые он обхватил обеими руками. Положение становилось все менее и менее привлекательным, но любопытство оказалось хорошим союзником храбрости. В западном углу стояла как живая, но трепещущая, неустойчивая, туманная фигура мне дорогого старого друга, румынской леди из Валахии, мистика по своим склонностям, но совершенно неверующего в такого рода оккультные феномены.
«Ее мысль здесь, но ее тело лежит без сознания. Мы не могли доставить ее сюда иначе», — сказал голос.
Мы обратились к этому привидению и умоляли ответить, но все понапрасну. Черты лица двигались, фигура жестикулировала как бы в страхе и агонии, но ни один звук не слетел с призрачных уст; только нам казалось — возможно, что это была наша собственная фантазия — что как будто откуда-то издалека к нам донеслись румынские слова: «Non se pуte» (этого невозможно сделать).
В течение более чем двух часов нам были даны наиболее обстоятельные, недвусмысленные доказательства, что астральная душа шамана путешествовала по велению наших невысказанных словами желаний. Десять месяцев спустя мы получили письмо от нашего валахского друга в ответ на наше, в которое мы вложили страницу из нашей записной книжки, осведомляясь у нее, что она делала в тот день, описывая при этом полностью всю сцену. Она писала, что в то утро[712] она сидела в саду, прозаически занятая варением варенья; письмо, посланное ей, была копия слово в слово с письма, полученного ею от брата; и тут же сразу — вследствие жары, как она думала, — она упала в обморок, и четко запомнила, что она видела во сне автора этих строк в пустынной местности, которую она подробно описала, сидящей «под цыганской палаткой», как она выразилась. «Поэтому», — добавила она, — «я больше сомневаться не могу».
Но наш эксперимент был доказан еще лучше. Мы направили внутреннее