– Печально, – заметил Сережа.
– Печально, – согласился Маркиз-Убоище. – Но ты еще главного не знаешь. Пока эти камушки были у геолога, к деду приезжали их торговать. Мол, слыхали, что вывез в свое время интересную коллекцию полудрагоценных камней. А дед про ту шкатулку забыл напрочь! Показал свое каменное имущество, поклялся, что больше ни осколочка, и покупатель уехал не солоно хлебавши. А откуда он взялся – не скажу. Не знаю! И Валька, скорее всего, не знает. Года два назад у Вальки узнавали – не осталась ли после деда такая-то шкатулочка? Он не признался, почему – потом поймешь. А теперь подумай – что бы это значило?
– Кто-то шел по следу шкатулки? – предположил Сережа и снова обидел Маркиза-Убоище, полагавшего, видимо, что качку до этого ввек не додуматься.
– Вернемся теперь к тибетским трупам, – предложил артист, прихлебывая чифирь. – Как ты полагаешь, откуда они в Берлине взялись?
– Прибыли с Тибета.
– И прибыли еще в двадцатые годы. Каким-то образом в Берлине оказался тибетский монах, который вдруг полюбил нацистов. Он точно предсказал количество мест, которое национал-социалисты получили на выборах в рейхстаг. И туда стали перебираться другие монахи. Как ты думаешь, чем они там занимались?
– Молились своему тибетскому богу, – буркнул Сережа. В таких вещах он был не силен.
– Обучали нацистов оккультизму! – провозгласил Маркиз-Убоище. – Теперь понял? Обучали их тибетской йоге! И вообще всякой мистике! Ведь нацисты были помешаны на мистике! И на всякой древней символике! Вот возьмем свастику…
– Не надо брать свастику, – попросил Сережа. – Давай вернемся к шкатулке с камнями.
Попросил причем очень миролюбиво.
– Да ведь в этой шкатулке были какие-то мистические камни! – завопил Маркиз-Убоище. – Все еще не понимаешь? Если их вывозили в Австрию вместе с сокровищами – значит, это были особенные камни! Ты подумай – вот лежат в этих отделениях кусочек сердолика, кусочек оникса, кусочек аметиста, кусочек яшмы – это же по нашим временам дешевка! Их теперь из Индии пудами везут! Все – в виде кабошона…
– В виде чего?
– Кабошон – слово такое французское.
– Может, капюшон? – усомнился Сережа.
Маркиз-Убоище так на него глянул, как если бы атлет при всем честном народе сделал на паркете лужу…
– Ка-бо-шон! – произнес он взятно, да так, что соседи через два этажа услыхали. И изобразил руками сферу, словно футбольный мяч огладил.
– Вот так, только меньше, – объяснил он. – Если хочешь знать, как гранят камни, спроси Вальку, он тебе про все огранки растолкует, и про «Мазарини», и про «Перуцци», и про «голландскую розу», и про «антверпенскую розу», и про ступенчатую огранку, и про огранку клиньями. Дед хотел, чтобы он стал ювелиром, а у Вальки руки из задницы растут, он все больше почитать да полялякать… В общем, раньше почти все камни делали кабошонами, а с пятнадцатого, чтоб не соврать, века их стали гранить по-настоящему. Когда умудрились получить алмазный порошок для шлифовки. И те камни, что были в шкатулке – или очень старые, или их зачем-то сделали на старый лад. Понял, нет?