Я стоял и терпеливо ждал, когда Ольга выйдет из оцепенения. И вот наконец она нашла в себе силы разомкнуть побледневшие губы и прошептать:
– А у тебя… у тебя есть вопросы?
– Нет, – покачал я головой. – Если раньше и были, то с января у меня появилось слишком много свободного времени, чтобы все спокойно обдумать. И найти на эти вопросы ответы. Теперь для меня все решено.
– Что решено?
– Не торопись, Оля. Узнаешь попозже, – скривил я губы в некоем подобии улыбки. И с удивлением отметил, что не испытываю к Ольге ни ненависти, ни отвращения. Ни жалости. А ведь как я опасался этой встречи! Как боялся, что лишь только взгляну на свою бывшую подругу – и сразу раскисну, изойду соплями, слезами и эмоциями. И моя трясущаяся ручонка потянется к перу, чтобы подписать акт о помиловании мусорской суки, легко и непринужденно продавшей меня в самое настоящее рабство.
Все оказалось иначе. Спокойно разглядывая ее, испуганную и жалкую, я не ощущал никакого удовлетворения от того, что, как она ни старалась, я опять на коне. А Ольга… вот она, в пыли у меня под ногами. Кусок протоплазмы, ни на что не пригодный. И только. Даже в Лине перед тем, как отправить ее в ссылку к бедуинам, я продолжал видеть женщину. Даже в Леониде я разглядел мужика, способного с грехом пополам выполнить наше задание, подсыпать отраву Хопину, иначе я никогда не дал бы добро Гробу на то, чтобы отпустить своего младшего братца восвояси. А с каким превеликим трудом я заставил себя избавиться от законченной наркоманки Кристины!
Странно, но в отличие от тех, предыдущих, на Ольгу мне было глубоко наплевать. Она просто напрочь стерлась из моей памяти, из той ячейки в мозгу, которая заведует чувствами. И желаниями. Потому, что самым большим желанием в этот момент у меня было убраться из этой комнаты в компанию к Крокодилу, Комалю и Михе Ворсистому, которые сейчас на втором этаже скромненько попивали пивко, предоставив мне одному разбираться с Ольгой. Делать с ней все, что захочу.
Вот только мне ничего не хотелось с ней делать. Мне не хотелось с ней разбираться. Мне было до лампочки, что с ней произойдет дальше. Она стала для меня совершенно чужим человеком.
– Я люблю тебя, Костя.
Я ей не верил. И точно знал, что я для нее тоже совершенно чужой человек. Иначе она так легко не обменяла бы меня на… Уж не знаю, на что такое она меня обменяла. Спросить? Нет. Наплевать. Какое это теперь имеет значение?
– Я никого никогда не любила. – Не шевелясь, она продолжала сидеть на краю дивана. Лишь тонкие пальчики по-прежнему теребили краешек юбки. И чуть заметно двигались губы, когда Ольга шептала – не говорила, а именно тихо шептала мне эти признания, утратившие всякий смысл еще в конце прошлого года: – Ты единственный в моей жизни. Если бы все можно было начать сначала…