Он встал в театральную позу и, завывая, произнес:
– Я пришел, чтобы сообщить вам пренеприятное известие!
Тут ему стало смешно, и он фыркнул, но, с трудом сохраняя серьезный вид, все же продолжил:
– Пренеприятнейшее известие. К нам едет ревизор!
– Какой ревизор? Говори толком!
– Точнее – ревизорша.
В моей голове мелькнуло подозрение, но, прежде чем оно оформилось в ясную мысль, Серега закончил:
– Ревизорша Рита. Знаешь такую?
– Знаю, – ответил я, – а ну дай сюда бутылку! Все только себе в рыло, нет чтобы о товарище вспомнить!
И, отобрав у него бутыль, я хорошенько присосался к ней.
Две бабы сразу – это слишком.
А если они устроят тут женскую дуэль на ножичках?
И я приложился к бутыли еще раз.
Хорошие бутыли делают в стране Никарагуа, большие и ёмкие…
Старая двухмоторная помятая жестянка показалась над верхушками деревьев и резко нырнула вниз, к короткой просеке, считавшейся тут взлетно-посадочной полосой. Подскакивая, самолет помчался по кочкам и ухабам, и его крылья так болтались вверх и вниз, что я уже испугался, что они отвалятся. Наконец пилоту удалось остановить свой музейный экспонат в десятке метров от деревьев, и настала тишина.
Овальная дверь в борту воздушного грузовика со скрипом распахнулась, и на землю выпал помятый алюминиевый трап. Первым на него ступил пилот, который, как мне показалось, был не очень трезв, потом двое латиносов, тащивших тяжелый ящик с надписью «взрывчатка», и наконец, прикрывая глаза рукой от солнца, из самолета вышла Рита.
Мне захотелось броситься к ней и облапить, но вместо этого я солидно и не торопясь подошел к трапу, подал ей руку и вежливо помог спуститься на грешную южноамериканскую землю. Небрежно поцеловав прохладную щеку Риты, я забрал у нее сумку и сказал:
– Уэлкам, сеньорита! Добро пожаловать в джунгли.
Рита потянула носом и, с подозрением посмотрев на меня, ответила:
– И вам того же. А ты, животное, опять пьяный!
– Я вовсе не пьян, а просто принимаю спиртное в профилактических целях. Здесь свирепствует тропическая лихорадка. Видишь, одного уже свалила.
И я показал на валявшегося в сторонке амиго, который удушливо храпел, раскинув руки и широко раскрыв рот.
– Видишь, как тяжело он дышит? Мы уж не знаем, дотянет ли до вечера.
– Ладно, хватит паясничать, – сказала Рита, неодобрительно оглядывая обстановочку, – показывай мои апартаменты.
– Мой дом – твой дом!
И с этими словами я направился к своей хижине.
Рита пошла за мной.
Когда мы проходили мимо распахнутой и повисшей на одной петле двери той самой халупы, в которой происходили общие собрания, из нее вышла Кончита и, прислонившись к косяку, проводила Риту долгим взглядом. При этом ее пальцы постукивали по рукоятке десантного ножа, висевшего в потертых ножнах на поясе.