— Так ли уж трудно догадаться? — воскликнул я.
С минуту мы стояли, глядя друг другу в глаза.
— Достанет ли у вас мужества? — прервал он молчание, причем в тоне его было столько цинизма, что кровь во мне закипела.
— Сами убедитесь, — сказал я, отступив и выхватив револьвер из кармана пальто. — Или вы меня выпустите, или я сделаю это у вас на глазах.
Я прижал дуло к виску и положил палец на спуск. Я был вне себя от возбуждения, разорен, обесчещен, я бесповоротно решил положить конец своей впустую растраченной жизни. Одного я не понимаю по сей день — почему тогда же не привел этого в исполнение? Мерзкий соблазн — припутать другое лицо к моему самоуничтожению — жалким образом щекотал мое гнусное себялюбие, и когда б на лице собеседника я уловил страх или отвращение, жутко подумать, но я бы мог погибнуть, содрогаясь от сатанинской радости и унося с собой выражение его лица как последнее нечистое утешение. Но именно оно, это выражение, и остановило мой палец: не страх и не отвращение, но удивление, восхищение и восторженное предвкушение, столь явное что оно-то и заставило меня в конце концов с проклятием сунуть револьвер в карман.
— Вы, дьявол! — воскликнул я. — А ведь вы и в самом деле хотели, чтобы я это сделал!
— Не совсем, — ответил он, слегка вздрогнув и с запозданием переменившись в лице. — Хотя, по правде сказаться подумал было, что вы это сделаете; в жизни ничему так не удивлялся. Мне и не снилось, Кролик, что вы на такое способны. Нет, пусть меня повесят, но теперь я не дам вам уйти. И больше не играйте со мной в эти игры, потому что в другой раз вы меня так врасплох не застанете. Мы должны обдумать, как выпутаться из этого положения. Я и не подозревал, что вы за человек. А ну, дайте-ка сюда револьвер.
Одной рукою он дружески обнял меня за плечи, другую запустил в карман моего пальто, и я не пикнув позволил ему изъять оружие. Не только потому, что Раффлс, когда хотел, мог навязать другому свою волю. Я в жизни не встречал более властного человека, тут ему не было равных; однако мою уступчивость нельзя было объяснить только одним подчинением слабой натуры сильной. Робкая надежда, что привела меня в Олбани, как по волшебству превратилась в почти непереносимое чувство уверенности. Раффлс в конце концов меня выручит! А. Дж. Раффлс станет моим другом! Словно весь мир вдруг оказался на моей стороне; поэтому я не только не воспротивился, но, напротив, поймал его руку и пожал ее с горячностью столь же неудержимой, как обуревавшее меня перед тем дикое отчаяние.
— Да благословит вас господь! — вскричал я. — Простите меня за все. Я расскажу вам всю правду. Я действительно считал, что вы могли бы помочь мне в безвыходном положении, хотя прекрасно понимал, что не имею на то никаких оснований. И все же — ради памяти о школьных днях, памяти о прошлом — я надеялся, что, может быть, вы предоставите мне еще один шанс. Если бы вы отказались, я собирался разнести себе голову — и разнесу, если вы передумаете.