– Они нападут на него, – подхватил Генрих. – Победят и отнимут все его владения, а потом еще раздерутся между собой, деля добычу.
– Это навряд ли. Уж слишком силен рязанский князь, – сокрушенно вздохнул епископ. – Но хорошо уже и то, что они ни в чем, даже в самой малости не станут его поддерживать, а, напротив, будут всегда поступать вопреки. Да и сам Константин будет вынужден действовать с опаской, ожидая получить удар в спину.
– И чем хуже будет Константину, тем лучше для нас, – подхватил Генрих. – Мы сможем вернуть Кокенгаузен и Гернике под твою руку. А там…
– А там и до самого Полоцка недалеко. К тому же если нам удастся захватить князя Вячко живым, я попытаюсь убедить его в том, что он ошибся, подарив рязанскому князю свои владения. Возможно, после моих слов он захочет переписать свою грамоту в пользу ливонской церкви. И когда у русичей начнется междоусобица, наши рыцари войдут в Полоцк и другие города этого княжества на законных основаниях, потому что они будут не завоевателями, а правопреемниками полоцких князей. Иногда очень важно соблюсти законность, Генрих, – наставительно произнес он. – Но остальные дела мы отложим на завтра, чтобы решить их со светлой головой.
* * *
Многие из русичей в замке Кокенгаузен, который они немедленно переименовали на своем варварском языке в Кукейнос, были ранены стрелами и еще больше убито, но упорные люди не прекращали сопротивления, хотя и не могли принести рыцарям того вреда, который бы хотели причинить.
Однако видя многочисленность войска ливонского и те опасности, что подстерегали их каждый день пребывания в осаде, русичи стали просить мира и разрешения поговорить с епископом.
И так умолял его рязанский князь Константин, что епископ сжалился над ними и уговорил остальных, включая магистра Волквина, простить им. Прибыв в замок Кокенгаузен, он заставил князя рязанского целовать святой крест, поверив его обещанию никогда не нарушать спокойствия на епископских землях.
А жажда мира так прочно царила в сердце боголюбивого епископа Ливонии, что он, видя горести войны и тяготы бедствий, которые обрушились на его паству, поспешил немедленно заключить мир.
Войско же со своей добычей вернулось в Ливонию, принося благодарность Богу.
Криводушный же народ ливов и лэттов, живший в этих местах, немедленно отверг веру Христову, насмеялся над благодатью крещения, смыв его с себя в мутных речных водах, и не убоялся вновь оскверниться языческими обрядами.
Генрих Латыш. «Ливонские хроники».
Перевод Российской академии наук, СПб., 1725
* * *
Трудно сказать, насколько преувеличивал тенденциозный средневековый хронист и как тяжело было положение осажденных в Кукейносе, однако с уверенностью можно отметить лишь одно: наступление Константина на Прибалтику в 1220 году было окончательно сорвано.