– Сюда?
– Вроде выше, – подал голос Зуев. Наташа с интересом на него посмотрела, а потом провела пальцем по бедру, обозначая линию модных купальных трусиков.
– Ниже этой линии наверняка, – убежденно сказала она. – Помните, мы тогда рассуждали, что родинка будет прикрыта даже самыми пикантными плавочками?
Соломин прикоснулся ершиком к коже.
– Нет! – возопил Зуев, – Я точно помню, это с другой стороны. Давай рисуй и иди на кухню!
Не успела Наташа ахнуть, как Соломин, довольный, что наконец-то услышал четкий приказ и имеет возможность повиноваться, намазал кружок и вскочил с дивана.
– В первый раз было правильно! – возмутилась Наташа. – Я же помню! Это ты, Витечка, обозвал снимок мерзостью и даже не разглядел его толком! А теперь вопишь!
– Ты сама вопишь, – огрызнулся недовольный Зуев. Соломин, водящий ершиком над голой Наташиной спиной, и сама Наташа в немыслимом повороте были настолько пикантны, что он взмок.
– Иди, Олежек, на кухню, – сказала Наташа, и Зуев обрадовался, но слишком рано, – И принеси оттуда тряпку. Надо стереть эту штуку.
Зуев засопел.
Соломин принес тряпку и попытался стереть тушь, но только размазал ее, отчего и Наташа, и он сам расхохотались.
– Да ты три крепче, – велела Наташа, – Порядок? Теперь рисуй. Примерно здесь. И без рассуждений, Витька, а то мы да утра не закончим. Она же не будет вглядываться. Главное – чтобы голая фигура с браслетом, в шляпе и с родинкой. Ты-то сам себя голого со спины опознал бы?
– Так? – и Соломин намалевал круг чуть ли не с мишень величиной, причем чувствовалось, что в бравом следователе проснулся талант к живописи.
– Ты спятил! – воскликнул Зуев. – Это уже не родинка, а черт знает что! И та была круглая, а эта – как огурец!
Он безумно злился на Соломина и Наташу, а больше всего – на самого себя, потому что презираемое им эротическое разложение действовало-таки возбуждающе.
Туго приходилось пуританину Зуеву.
– Действительно, – сказала, выгнувшись, Наташа. – Вот этот выступ надо убрать. Только осторожнее! Тряпка вся в туши!
Соломин задумчиво посмотрел на тряпку, хмыкнул и вдруг, неожиданно для самого себя, нагнулся и слизнул полродинки.
Видно, вкус туши поразил его, потому что он застыл с полуоткрытым ртом, являя изумленной Наташе и побагровевшему Зуеву черный язык.
– Или вы кончаете этот эротический балаган, – рявкнул Зуев, – или я ухожу!
– Ну и катись к черту, – беззлобно и даже как-то рассеянно сказала Наташа, глядя при этом на Соломина. – Все равно от тебя одни пакости. Я все-таки умею снимать и помогу Олегу. Катись, катись! А ты иди в ванную…