Между прочим, в какой-то момент дизайнерша повела этим своим носом в сторону Артема и прищурилась, едва заметно, но Паша обратила внимание, и он тоже. Потому что вопреки своим привычкам душа компании моментально задвинулся куда-то на задний план, подальше от дизайнерского носа, и затаился. Вот это Паше очень понравилось.
Говорила Лена, так звали девицу, особенно – точно пела, то есть у человека праздник, и он ликует и радуется. Ненормальная какая-то.
Дылда стала показывать Машке и маман свои авторские вещи, и сестрица прямо на глазах похорошела – стала не просто розовой, а розово-золотистой и перебирала плечики с видом лунатика. Маман что-то говорила своим прекрасным особым голосом, а дылда ей подпевала.
Паша ничего перебирать и трогать не стала, а тихонько отступила в узкий коридорчик, куда выходили все открытые двери.
Она осторожно заглянула в ближайшее помещение: несколько женщин что-то строчили на швейных машинах и не обратили на нее никакого внимания. В следующем та, в джинсиках, на пару с каким-то лохматым расправляли на длинном столе кусок ткани, прикладывали к нему листы бумаги и переговаривались: здесь надо так, но тогда здесь не пройдет, а смотри, как можно, сейчас Лене покажем… Лохматый что-то откинул и смял и гордо посмотрел на свое творение. А потом они рассмеялись.
Люди получали удовольствие от своего занятия, вот что. И египтянка, и эти двое. Все они ловили кайф, он был прямо разлит в воздухе, и Паша даже принюхалась, чтобы запомнить, как это пахнет.
– Прасковья, в чем дело, сколько можно звать! Прасковья! – Парочка дружно повернула головы к двери, а Паша вздрогнула и ринулась на зов.
– В чем дело, я не понимаю. Кажется, мы сюда не развлекаться пришли… хотя я не вижу, что бы могли здесь подобрать. Конечно, артист может позволить себе быть иногда эксцентричным, но не в приличном обществе, – голос маман был очень холоден. – У меня есть просто великолепная портниха, проверенная, но она, к сожалению, стала неважно видеть.
И Паша в ту же секунду поняла, что мать недовольна. Недовольна всем: и платьями, и этой «портнихой», и духом мастерской. Ну и само собой, ею, Пашей.
Паша в смятении взглянула на дылду. Презрительный тон матери никого не мог обмануть – она делала выговор. То, что предлагала «эта портниха», не годилось , было ерундой, и Машка вон стояла с разочарованным видом, золотистый румянец погас, она снова превратилась в себя прежнюю и ждала, когда ее отсюда уведут.
Паша судорожно сглотнула, нельзя было отвлекаться, а теперь все в гневе: и маман, и Машка, и «портниха». Девица и в самом деле прищурила глаза и…