Братья, каждый день навещавшие ее, испугались при виде положения сестры, при мысли о том, как игуменья и монахи могли использовать это положение, и решили предупредить их. В письме Жирару, написанном от имени сестры, они напомнили об откровении, данном ей 25 июня насчет поведения обсервантов, прибавив, что «пора выполнить в этом отношении предначертания Бога». Они просили, другими словами, о назначении следствия, хотели предъявить обвинение обвиняющим.
Шаг крайне смелый и неблагоразумный! Близкая к смерти Екатерина была далека от таких мыслей. Ее друзья вообразили, что тот, кто смутил ее, быть может, и успокоит ее, и упросили Жирара приехать исповедать ее. Сцена была ужасная! Исповедуясь, она испускала крики, жалобы, которые были слышны на расстоянии тридцати шагов. Любопытные могли подслушивать, сколько хотели, и не упустили удобного случая. Жирар испытывал пытки. Он то и дело повторял: «Успокойтесь, мадемуазель!» Все напрасно! Он дал ей отпущение. Она не хотела его принять. Двенадцатого числа она испытывала под сердцем такую острую боль, что боялась: оно разорвется. Четырнадцатого она казалась при смерти. Позвали мать. Больную причастили. На другой день она публично каялась, так трогательно, так выразительно, как еще не каялся никто. Мы расплакались. Двадцатого она находилась в своего рода агонии, при виде которой сердце сжималось от боли. Потом вдруг под влиянием счастливой перемены, которая ее спасла, она имела чудесное, успокаивающее видение. Она узрела грешницу Марию Магдалину прощенной, вознесенной во славе, занимающей в небесах место, которое потерял там Люцифер.
Жирар между тем мог обеспечить себе ее молчание только, еще более развращая ее, заглушая ее угрызения совести. Иногда он приходил (в приемную) и весьма неосторожно целовал ее. Чаще, однако, он посылал своих святош. Гиоль и другие женщины осыпали ее ласками и поцелуями, а когда она доверялась им, они улыбались говорили, что все это разрешенные Богом непринужденности, что они также подвергались им и находятся в таком же положении. Они восхваляли приятные стороны подобного единения между женщинами. Жирар ничего не имел против того, чтобы они сообщали друг другу самые постыдные тайны. Он сам так привык к разврату, находил его столь естественным, что рассказал Екатерине о беременности мадемуазель Гравье. Он пожелал, чтобы она пригласила ее в Оллиуль, успокоила ее и убедила в том, что эта беременность могла быть иллюзией, навеянной дьяволом, которую сумеют развеять.
Подобные грязные наставления совершенно не действовали на Екатерину. Братья, знавшие о них, должны были возмутиться. Письма, которые они писали от ее имени, довольно своеобразны. Взбешенные, озлобленные, уверенные в преступности Жирара, они вместе с тем были вынуждены заставлять говорить сестру словами, почтительными и нежными, и, однако, то и дело у них вырываются намеки, так и дышащие яростью.