Ольга как раз мыла пол в коридоре, у дверей операционной. И вдруг – грохот, испуганные крики! Распахивается дверь – и в ней возникает полуголый человек с закрытыми глазами (боец-то был уже в забытьи, не сознавал, что делает!) с привязанным к нему хирургическим столом. Серафима Серафимовна кричит:
– Остановите же его!
Но никто не может подойти к раненому, ведь стол-то мешает!
Одна Ольга не растерялась. Она подскочила к бойцу и изо всех сил уперлась руками в его грудь. И толкнула! Он пошатнулся, запрокинулся назад – и рухнул навзничь, как раз на стол. И заснул наконец, так что операцию ему сделали успешно, а Ольгу с тех пор Серафима Серафимовна, которая очень любила пошутить, называла лучшим анестезиологом госпиталя, Энска и всей Энской области. Вот и сейчас, увидев ее, женщина расплылась в улыбке, преобразившей ее грубоватое лицо:
– А, привет лучшему анестезиологу! Как поживаешь? Что такая бледная? На воздухе нужно побольше бывать. Сейчас же лето! Загорать нужно!
– Ой, когда мне загорать? – уныло вздохнула Ольга. – Некогда! Дежурство, потом отдохнуть после него и опять дежурить. А вы где так загорели, Серафима Серафимовна?
– На Волге круглые сутки провожу, – усмехнулась Метелица. – На свежем речном ветру. Солнца вволю! Я же теперь знаешь кто? Начальник СТС-56 «Александр Бородин». Слышала о таком?
– Нет.
– Да неужели? СТС – значит «санитарно-транспортное судно», иначе говоря – плавучий госпиталь. Пароход «Александр Бородин» ходит по Волге, в основном к Сталинграду. Знаешь ведь, что фашисты, взяв Крым, к нему рвутся. Бои все ближе к городу. Поначалу нам привозили раненых из-под Балаклавы и Изюма, потом из-под Кантемировки и Миллерова, теперь везут из-под Морозовска, Суровикина, станиц Придонья… Мы принимаем их в сталинградском порту и увозим в госпитали Казани, Ульяновска, Куйбышева, Саратова, Камышина. В Энске месяц не были, но сейчас зашли: нужен персонал, ох как нужен! Вечная нехватка народу у нас. Просила вон у товарища полковника, – Метелица кивнула на дверь начальника госпиталя, – не уступит ли кого-то из сестер, но нет, говорит, у самих столько работы, что разрываются на части. Что делать, ума не приложу. Мне ведь люди опытные нужны, не девчонки только что с курсов, а чтобы и рука крепкая была, и нервы. Надо бы, конечно, поговорить с людьми, вдруг кто-то согласится. Заставить тут никого нельзя, опасная у нас работа, считай, тот же фронт. Иной раз под обстрелами работаем, или, к примеру, операция идет, а в это время пароход между минами лавирует. Гады фашисты в Волгу мины стали сбрасывать! Но мы пока, слава богу, живы, как видишь. Капитан у нас – бывший лоцман, фарватер знает, как свою каюту. Ни мины нас не берут, ни бомбежки. Мы как тот колобок, который и от дедушки ушел, и от бабушки ушел. Плаваем, оперируем… даже новые методики наркоза пробуем! – гордо сказала Серафима Серафимовна. – Были у нас затруднения с медикаментами, остро не хватало эфира, хлороформа, хлорэтила. А оперировать-то надо! И решили мы попробовать алкогольный наркоз. Я о такой штуке еще до войны в «Медицинском журнале» читала, но широкого применения метод не имел. Война заставила овладеть им. Внутривенно раненому вводим раствор спирта в пятипроцентной глюкозе. И знаешь, очень хорошо действует! Интересно, что сон наступает без стадии возбуждения, и пробуждение также очень спокойно, – оживленно рассказывала Метелица, когда Ольга вдруг перебила ее: