– Ч-что? – выдохнул Русанов и умолк. Кровь медленно отливала от его лица, он был бледен, страшно бледен и становился все бледнее.
– Да-да? – приподняла брови Лидия. – Ты хотел меня о чем-то спросить? Ну?
– Откуда ты знаешь это? – прохрипел Русанов. – Про пароход… никто не знал. Шурка?! Не может быть! Ты врешь! Ты мстительная тварь! Откуда ты узнала? Олимпиада сказала? Нет, она не знала про пароход. Она не знала, из-за кого Эвелина бросила меня в Милане. Я ей рассказал, конечно, кое-что, она была в курсе, что Эвелина жива, помогала мне хранить тайну, но она не знала, кто он, этот француз. А откуда ты… Про Шурку – вранье, вранье! Он мой сын!
– Можешь думать все, что хочешь, можешь называть меня, как хочешь, но я знаю все точно, из первых рук, – сказала Лидия. – Позволь я все-таки сяду!
Русанов машинально подвинул ей стул, но она опустилась в кресло-качалку.
– Что значит – из первых рук? – пробормотал Русанов.
– Неужели ты не догадываешься, откуда? – В ее взгляде была насмешка. – Семь лет назад я получила письмо от Эвелины…
Русанов смотрел неподвижно. Лидия улыбнулась с издевкой:
– Неужели ты не предполагал, что такое может случиться?
Он покачал головой:
– Ты ей столько наговорила, перед тем как…
– Перед тем как броситься в Волгу? – уточнила Лидия, с наслаждением наблюдая судорогу, молнией перечеркнувшую его лицо. – Ну да. И что? Все было уже в прошлом. Мы ведь с ней близнецы, а у близнецов, говорят, существует необратимая тяга друг к другу. Мы близки в любви и ненависти, близки и неразделимы.
Русанов отошел к шкафу и посмотрел в темное стекло. В стекле отражался высокий понурый человек с клоком волос, повисшим на лбу. Волосы было видно, а рогов – нет. Он так и прожил жизнь в уверенности, что их никто не заметит, никто о них не узнает…
Теперь все станет известно, мстительная Лидия обнародует историю супружеской измены своей сестры везде, где может.
Да на это наплевать! Главное – Шурка, Шурка!
Не может быть…
Или может?
И вдруг Русанов встрепенулся, оглянулся.
Нет… Нет, если бы Лидия хотела заговорить, она бы уже заговорила. А если она долгие годы молчала, значит… значит, по просьбе Эвелины. Эвелина, конечно, рассказала ей об условиях их соглашения… Наверняка она просила сестру хранить тайну. И Лидия обязана, должна будет хранить ее!
– Ты переписываешься с ней до сих пор? – спросил Русанов, а про себя подумал: «Они были одно лицо с Эвелиной. Неужели и та до сих пор столь же красива?..»
– Конечно, хотя нечасто. Зато мы виделись в прошлом году в Париже. Я там была в марте. Какой, оказывается, кошмар – парижская весна. Там такой холод! Одна радость – тюльпанов и жонкилей много, французы так называют нарциссы. У Эвелины прекрасная семья, она по-прежнему влюблена в Эжена Ле Буа, а он в нее. У них очень славный сын. Его зовут, как ты, наверное, догадываешься, Александр, Алекс. Однако Эвелина безмерно скучает по Сашеньке и Шурке. И не может простить тебя за то, что ты столь жестоко, нечеловечески жестоко обошелся с ней.