– Не удивлюсь, если тебя изнасилует здешний лифтер, – заметил Тенгиз, когда за посыльным закрылась дверь.
– Это будут его проблемы. – Лора уронила на подлокотник палочку пепла.
Ей было совершенно наплевать, какими глазами смотрит на нее прислуга. В этом проявлялись остатки ее аристократизма.
Тенгизу это нравилось, хотя он никогда не сказал бы об этом вслух.
Откупорив бутылку пива, он бросил ее девушке.
– Жалеешь, что взял меня с собой? – спросила Лора.
Ход ее мыслей был загадкой для Тенгиза.
– Как можно? – усмехнулся он, наливая себе шабли. – Ты ведь спасаешь меня от СПИДа. Иди-ка сюда!
Лора погасила сигарету, поднесла к губам горлышко бутылки…
Зовя ее, Тенгиз каждый раз заключал сам с собой пари: придет или нет?
Пришла. Выскользнула из кресла, опустилась на ковер рядом с Тенгизом, положила голову ему на колено, взглянула снизу.
Ее синие глаза казались черными в слабом свете бра.
– Скажи мне, Саянов, ты способен на настоящую романтическую любовь?
– Конечно, – улыбнулся Тенгиз.
– Докажи!
– Балладу или романс?
– Балладу!
Тенгиз улыбнулся. Это была их собственная игра. С тех пор, как он узнал, что по-настоящему возбуждает его подругу.
Во поле растет чертополох.
Был бы музыкантом, да оглох.
Был бы богомазом да ослеп.
…А герой въезжает на осле.
А герой (глаза его горят)
На осле въезжает в стольный град.
Он чудное имя взял – Гийом,
И рубаха пестрая на нем…
– произнес он торжественно. Да, Тенгизу было известно, чем ее пронять. Его голос – вот что было для малышки лучшим афродизиаком.
Слегка изменив тембр голоса, Тенгиз продолжал:
Раньше он был жилист и горбат.
Раньше у него был дом и сад,
Земляки и, кажется, жена.
А теперь вот – дудочка одна…
И снова, обычным голосом:
Во поле растет трава овсюг.
Угадай-ка: в помощь, а не друг.
Угадай-ка: родич, а не брат.
На героя праздничный наряд.
Он, герой, для всякого хорош.
На героя, правда, непохож.
А осел трусит, не торопясь,
Пух летучий втаптывая в грязь.
И опять – более высоким:
Во поле растет дурман-трава.
Ты уж, верно, начал забывать,
Как она смеялась… Как легка
На ладони тонкая рука…
Пальцы девушки сжали его руку. Лора Кострова была настоящей женщиной. Если знать ее маленькие слабости. Тенгиз знал. И сейчас его голос заставил ее дрожать:
Во поле растет полынь-трава.
– Что же, братец, в пепле голова?
Помер кто из близких?
– Ближе нет.
Я усоп. Восплачьте обо мне!
Но герой смеется и – цок-цок
На осле. А рядом озерцо.
Вдоль погоста едет, не спеша.
У него улыбка хороша.
Там, где влажные волосы Лоры касались обивки, на коричневом плюше кресла оставались темные пятна. Тенгиз поднял девушку и, усадив к себе на колени, поцеловал твердую ложбинку между грудей.