Я сразу узнала эту загадочную историю, которая время от времени выплывала на свет Божий с новыми неожиданными подробностями. На этот раз, оказывается, дело было на мосту… А вообще случилось так – шел ночью по берегу то ли рыбак, то ли перевозчик. Навстречу вдруг появляется красавица в белом и просит – обними! Тот, конечно, испугался, молитвы забормотал, заговоры против нечистой силы. Красавице надоело слушать, сказала она сердито: «Сто лет на дне лежала, еще сто лет пролежу!» – и с золотым звоном обрушилась, сверкая, в Даугаву.
Молодежь, увидев, что ты вошел во двор, стала тебя задевать – а ты бы обнял Даугавское Золото? Ведь если обнимешь – рассыпется у твоих ног золотыми дукатами, каких теперь на рынке и не увидишь. Но вот смелости, смелости-то хватит?
– А почему нет? – весело спросил ты. – Того только и не хватало, чтобы я ночью красавицы испугался!
Подмастерья загоготали. Маде хихикнула.
– Но ведь волшебная же! – напомнил кто-то сквозь общий смех.
– На ней не написано, что волшебная, – ответил ты и, словно спохватившись, добавил: – А если даже и написано, мне-то что? Я читать не обучен!
Ах, как не понравилась мне эта поспешность твоего ответа! Я могла спорить на что угодно – ты умел читать не хуже меня, а ведь я несколько зим бегала в школу Морица, что при Петровской церкви. И когда при тебе говорили по-немецки – отлично все понимал. Думаешь, меня можно было обмануть старым кафтаном и потертыми сапогами? Глядя из-за своих бальзаминов, я поймала твой быстрый, умный и тревожный взгляд.
Тут мысль, беспокоившая меня уже несколько дней, наконец воплотилась в слова. Ты ведь не беглый крепостной из Польских Инфлянтов, какие бы ужасы ни рассказывал про злой нрав барона Зивулта. Просто мы давно привыкли к тому, что беглые нанимаются в прислугу – согласно закону, на пять лет, хотя уже через два года они полностью свободны от своих господ. Раз просится человек в конюхи – значит, ищет свободы за высокими рижскими стенами, а больше нам знать и не обязательно.
Но я чуяла – это необъяснимо, у меня не было никаких для того резонных оснований, – я чуяла, что не по простому делу ты в Риге. И еще понимала – ведь ты совсем мальчишка, как ни прячься в свою нечесанную бороду.
Маде заметила меня в окне и примчалась наверх.
– Опять ты без чепца, – недовольно сказала я. – Молчи, знаю твою отговорку.
Это было вроде игры, еще с тех времен, когда Маде совсем девчонкой появилась у нас. Ее не заставить было надеть даже самый хорошенький чепчик.
– Да я в венке из земляничных листьев куда красивее! – убеждала она. Что это за венок – я не знала. Должно быть, на лесных мызах в Видземе девушки и плели себе осенью такие разноцветные венки. Но мы по сей день дразнили Маде ими. И она, обычно с восторгом откликавшаяся на самую немудреную шутку, тут еле улыбалась, а то и задумывалась. Крепко, видно, ей запомнились те венки.