Ингвильда улыбнулась в благодарность за такое доброе предсказанье, но тут же испугалась: неужели она действительно уезжает с Квиттинга и никогда больше не увидит своей родной матери, Асольва, всех домочадцев?
Но Оддбранд уже выезжал со двора, и лошадь Ингвильды пошла за его конем. Боги не оставили ей ни выбора, ни даже времени на то, чтобы все осмыслить.
За воротами усадьбы она увидела широкую равнину. Поскольку сюда она попала без памяти на руках у Оддбранда, то открывшийся вид берега был Ингвильде незнаком. Чуть в отдалении, на каменистом утесе над морем, четко вырисовывался очерк могучего старого дуба. А на одной из толстых нижних ветвей висело что-то большое, вытянутое.
Похожее на человека.
Ингвильда вздрогнула, ахнула, невольно натянула поводья.
– Не смотри туда, йомфру! – сказал кто-то из хирдманов и потянул повод ее лошади вперед. – Жертвы Одину – не для твоих глаз.
Лошадь шла вперед, а Ингвильда все смотрела, не в силах отвести взгляд. Там, на дубе, раскачивалось под порывами морского ветра тело человека, пронзенное копьем. Лица отсюда не было видно, но ветер трепал длинные пряди светло-русых волос, и только их Ингвильда смогла узнать. И отвернулась, не в силах больше выдержать этого зрелища. В ней бушевали ужас, тоска, смятение. Она узнала свое видение и теперь знала, кого ждала участь жертвы.
– Не хмурься, йомфру! – крикнул ей Оддбранд. – Он будет висеть так целых девять ночей, но зато Один принял нашу жертву! Один даст победу Торбранду конунгу и сохранит жизнь Хродмару ярлу! И твой отец теперь отомщен!
Ингвильда ничего не ответила. Совершенной мести за отца она порадуется когда-нибудь потом, когда успокоится. А сейчас… Она ехала прочь от усадьбы Можжевельник, прочь от дерева, ставшего Конем Ужаса для невольного всадника, и перед глазами ее стоял тот Вильмунд, которого она знала в детстве, – ловкий, красивый, веселый и дружелюбный. Тот, которого больше нет и никогда уже не будет. Но тот Вильмунд погиб не теперь, а гораздо раньше – когда в него вцепился дракон честолюбия, который дает силу сильным, но отнимает ее у слабых. И Вильмунд оказался недостаточно силен для этой борьбы. А она сама? Ведь она знала, знала заранее почти все! Почему же она не помешала Вильмунду и тем самым не спасла его?
Опустив голову, Ингвильда смахивала слезы со щек, но они застилали глаза горьким туманом, не давали смотреть. Что такое знание? Это меч, зарытый в землю и ждущий сильной руки, которая оживит его. Для поступков, способных в этом мире хоть что-то изменить, знания недостаточно – нужны воля и сила. Себя саму Ингвильда ощущала сейчас безвольной и бессильной, тонкой былинкой в волнах, которую бурное море судьбы бросает то к надежде, то к отчаянию, то к радости, то к горю. Лишившись отца, потеряв дом и семью, а теперь и родину, она ощущала себя деревцем, выломанным из земли без корней.