А Чарли всегда боялся, что у него отберут орешки.
24 июня.
Сегодня со мной случился приступ антиинтеллектуализма. Я не осмелился напиться - ночь с Фэй предупредила меня об опасности. Вместо этого я отправился на Таймс-сквер и устроил обход кинотеатров, выбирая те, в которых шли вестерны и фильмы ужасов. Как раньше. В середине фильма меня захлестывало чувство вины, я вставал и шел в другой кинотеатр. Я искал в мерцающем выдуманном мире экрана то, что ушло от меня вместе с прежней жизнью.
В какой-то момент меня озарило, и я догадался, что не фильмы нужны мне, а люди. Мне просто захотелось побыть в заполненной человеческими телами темноте.
В темноте стенки между людьми тонки, и если прислушаться, можно услышать. Не просто быть в толпе - я никогда не испытывал такого чувства в набитом лифте или вагоне подземки… Жаркими летними вечерами, когда люди выходят погулять или посидеть в театре, слышишь какое-то своеобразное шуршание… и когда случайно прикасаешься к кому-нибудь, чувствуешь связь между кроной, стволом и глубокими корнями. В такие моменты у меня появляется ненасытное желание стать частью этого мира, оно гонит меня в темные углы и аллеи, на поиски.
Устав от ходьбы, я обычно возвращаюсь к себе и ложусь спать, но сегодня зашел в ресторан. Там появился новый мойщик посуды, парень лет шестнадцати. Что-то в нем показалось знакомым - движения, взгляд… И вот, убирая столик рядом с моим, он уронил с подноса тарелки.
Тарелки с грохотом рухнули на пол, и белые фарфоровые осколки разлетелись во все стороны. Потрясенный и испуганный, он стоял, держа в руках пустой поднос. Свист и вопли посетителей (крики «Так вот куда летят прибыли» или «да он тут совсем недавно!», неизбежно сопутствующие битью посуды в ресторанах) окончательно сконфузили его.
Владелец ресторана вышел посмотреть, что за шум, и парень поднял руки, словно защищаясь от удара.
- Ну ты, дубина, - заорал хозяин, - чего стоишь? Возьми веник и подмети! Веник… веник, кретин! Он на кухне. Подмети все осколки.
Парень тут же понял, что наказания не последует, страх исчез с его лица, а когда он вернулся с веником, то уже улыбался и что-то напевал. Но самые скандальные посетители не унимались, желая выжать из этого случая побольше удовольствия. За его счет.
- Эй, сынок, вон там чудесный кусочек…
- Проделай-ка это еще разок…
- Он совсем не глуп. Разбить тарелки куда проще, чем мыть их!
Его пустые глаза обежали веселящуюся толпу, улыбки начали отражаться и на его лице, и наконец он тоже засмеялся шутке, соли которой не понимал.
От этого тупого, идиотского смеха, от широко раскрытых блестящих глаз ребенка, не понимающего, что происходит, но горящего желанием услужить, мне стало не по себе. Люди смеются над ним потому, что он - слабоумный.