Он отпер замок, потянул ставень на себя. Последнее, что он увидел в жизни, – это маленькая черная дырочка, смотрящая ему прямо между глаз, и чье-то полуотвернутое лицо по ту сторону. Потом плеснуло лиловым, и больше ничего не было.
(Через несколько минут труп Чемдалова сожрал Белый Огонь, сожрал вместе с теневым домом купца Джона Хаппера, богатейшего человека в Шарпе. Через какие-то микропроходы пламя просочилось и в реальный мир, дом занялся, но подоспевшие пожарные отстояли его. Случившийся поблизости полковник внутренней службы Кристофер Вильямс тепло поздравил их с успехом…)
Неделя беспрерывных косых дождей (шла перемена ветров) внезапно измучила Светлану так, как не измучила ставшая вдруг давней, полузабытой, почти небывшей – ее безумная одиссея. Наверное, просто кончались силы…
Хотелось лежать и зло плакать – зло и бессильно. Черные мысли она гнала, но ничего не могла поделать с бессилием и злостью. Это было как дождь, это следовало пережить… как дождь, который хлюпал за окнами и напитывал воздух сырой тоской.
Сайрус, милый, ты лучше не подходи ко мне, шептала она беззвучно, я ведь почти не человек сейчас, я не та, которую ты обронил из рук, и не та, которая упала тебе в руки. Я рычу на всех, кто приближается. Я их боюсь, они могут сожрать моих щенков. Я их ненавижу… Сайрус, Сай, ты ведь все понимаешь, да? Найди себе любовницу, нам обоим будет легче. Нет, я тут же убью ее, как только узнаю. Сделай что-нибудь со мной, преврати меня обратно в человека, ты же можешь… Он не мог, и она это знала.
Ах, столько надо было сказать, а получается так мало и не то. Как будто я не знаю языка, как будто молчала сто лет. Вырывается фраза, в которую я вкладываю все, а люди слышат лишь: «Зачем нужно столько времени? Из-за него все беды…» Глупо, Господи…
А если бы и правда, одной фразой? Одной строкой, строфой? Не главное, а то, что остается, когда слова уходят, истираясь? Сейчас скажу… Я все еще жива. Да, я – жива…
Ответа нет. Молчит презренный мир. Я для него ничто, пылинка в янтаре. Стена дождя, как пир то слез, то миражей, то дев морских, то то, то это… тянутся слова, картинки в фонаре, наскучив ролью, меняются, и промежуток фраз висит, висит, пока хватает сил, и – рушится цветник. И лепесток приник и плачет по ночам, но тризна по свечам, рассеивавшим тьму, отложена. Тому – не быть…
Не быть и не желать…
Остались тени.
Тенью она бродила по дому, с такими же тенями сближаясь, но не сталкиваясь. Все протекало насквозь. А иногда – будто горячий шарик вырастал под кожей на границе шеи и подбородка, и тогда воздух не мог пройти в грудь, и подступал страх и гнев. Зачем вы сделали со мной такое? Хотелось ударить кого-то – перенести на него свою боль и свой страх. Она сдерживалась из последних сил. Вся пища была незнакомой. Я не женщина больше и не жена! – кричала она в подушку. Сайрус был терпелив и заботлив, как брат, как отец, и это душило.