Шли так: поднимались за час до рассвета, приводили в порядок хижину – и на рассвете выступали. Несколько часов занимал путь до границы снегов, там делали привал, после полудня миновали очередной перевал и начинали спускаться в очередную зеленую долину… Около пяти часов вечера на пути оказывалась следующая хижина, и здесь разжигали очаг, варили похлебку из сушеного мяса и свежих кореньев и чай с травами. Все рассчитано по минутам, удивлялась Светлана, который год вы так ходите? Двадцать седьмой…
Да поможет тебе Господь, сказал отшельник на прощание, когда все снега остались позади, по сторонам громоздились заросшие терновником и куманикой остатки каких-то древних укреплений, а впереди и внизу, далеко, но достижимо – выступали из зелени красные петли дороги. Спасибо вам, святой отец, – Светлана поклонилась, поцеловала руку, шершавую и черную от горного солнца – почувствовала легкое, как ветерок, прикосновение к волосам, замерла почему-то. Дочь, подумала она, дочь… я так и не узнала ничего…
Когда она оглянулась, а оглянулась она очень скоро, отшельника уже не было там, где они простились.
В легком ее мешке было еды на три дня: дюжина своеобразных конфет из ореховой муки и медвежьей крови, сваренных на меду; несколько каменных сухарей с перцем; полфунта вяленого мяса; фляга с густым, как мед, монастырским вином. Кольцо с пальца и серьги из ушей она сняла и спрятала в башлыке старой, местами лысой, куртки из оленьего меха. И одеждой, и обувью – оленьими сапогами, сшитыми грубо, швами наружу, зато мягкими и удобными внутри, – снабдил ее все тот же отшельник. Когда она, ахнув, увидела целый амбар, где штабелями лежали, спрессованные, многие сотни, если не тысячи, таких сапог, курток, стеганых рубах и штанов, когда попыталась стащить кольцо с пальца – отшельник мягко сказал, что брать от нее они ничего не могут, но если когда-нибудь у Светланы появится желание пожертвовать что-то ордену – орден примет с благодарностью и молитвой.
Темнота застала ее у чьих-то покосов, и ночь она провела в теплом стогу, в одуряющих ароматах свежего сена.
Весь следующий день к ней пытались подобраться вопросы: ну а как дальше? куда? каким образом?… – однако она легко прогоняла их: просто отмахивалась, как от мошкары, – и бежала по красной, прорезающей густую сочную зелень дороге – вперед и вниз…
Она почему-то совершенно пренебрегала тем, что на дороге – на дороге! – ей ни разу не попались ни встречные, ни попутные люди…
Сайрус с трудом откинулся на спинку стула – ему все еще было тяжело подниматься из кресел, и он пользовался исключительно стульями, – кивнул на коробку сигар: