Лея отскочила от распадающихся кусков трупа, громко крича… Почему ее крик не пробивался сквозь навалившуюся на нее тяжесть сна? Куски тела ее отца лежали на земле, обожженные лазером на срезах, и лишь тонкая струйка коричневатой жидкости извивалась на мраморном полу, подползая к ее ногам. Она что-то кричала, не осознавая, что именно. Анакин, Йакин и Йайна повернулись, глядя на нее.
Все трое вытащили лазерные мечи. Сверкнули три клинка — красные сверкающие лучи, свет которых отражался шестью яркими пятнами в трех парах глаз, подобных глазам темной нелюди.
— Мы — джедаи, мама, — сказала Йайна. — Для нас не существует Закона. Мы можем делать все, что захотим.
— Это твой дар для нас, — сказал Анакин. — Мы джедаи, потому что ты тоже джедаи. Мы — то же, что и ты, — он повернулся, глядя на куски тела Бэйла Органы, на его раскрытые в смертном ужасе глаза, на вытянутую руку с тяжелым желтым кольцом. — И так или иначе он на самом деле не был твоим отцом.
— Нет! Нет! — воскликнула Лея.
Картина погрузилась в темноту, и она услышала голос Люка:
— Учись использовать Силу, Лея. Тебе это нужно.
— Никогда!
Тебе это нужно.
Она не могла бы поклясться, что это был голос Люка. Она вновь ощутила теплое прикосновение Силы, но, казалось, она видела его словно сквозь иллюминатор или открытую дверь. Она. Лежала в тени, и тень была холодной.
Позади нее послышалось какое-то движение, и она открыла глаза.
Когда-то она знала человека по имени Греглик, который пилотировал восстановленный рудовоз для сил повстанцев, еще тогда, когда они перелетали с планеты на планету, скрываясь от адмирала Пиетта. Греглик был хорошим пилотом, но он был наркоманом, и его губительное пристрастие становилось все глубже, пока он не погиб вместе с семнадцатью боевыми кораблями повстанцев, по-глупому влетев в астероидное поле.
Теперь она его вспомнила. Однажды ночью во временной штаб-квартире на Кидроне, когда они ждали нападения, он рассказал ей о том, что значит быть наркоманом, о том, как смешивать наркотики, чтобы заглушить приступы дурного настроения.
— Глиттерстим хорош, когда тебя охватывает хандра, — говорил он с мечтательным выражением в карих глазах, словно вспоминая величайшую в своей жизни любовь. — Жизнь сразу приобретает смысл, и тебе кажется, будто ты обрел новое тело и перед тобой будущее. А в те ночи, когда ты злишься на весь мир, на всех тех, кто мешает тебе или насмехается над тобой, — нужен пирепенол. Два укола, и тебе уже плевать на судьбу, которая вертит нитью твоей жизни. Если ты тоскуешь о девушке, которая могла бы спасти тебе жизнь, принимаешь экстракт сантерианского корня, и жизнь снова становится светлой, словно солнце, пробившееся сквозь тучи в конце дня.