В этом году маманя, не особенно утруждаясь, готовила к показу Соломенного Человека. Для нее это был идеальный номер: забавный, с намеком и вовсе не такой трудный, как можно было подумать. Он давал понять, что маманя намерена участвовать в состязаниях, но вряд ли мог принести лавры победительницы.
Проклятие! Она так рассчитывала, что эта лягушка ее обскачет! Летними вечерами маманя не раз слышала, как она красиво насвистывает…
Маманя сосредоточилась.
Солома с шорохом поползла по стерне. Требовалось лишь умело пользоваться ветерками, гулявшими по полю, позволяя им дуть то в одну, то в другую сторону, подниматься по спирали и…
Маманя попыталась унять дрожь в руках. Она проделывала этот фокус тысячу раз и теперь могла навязать из проклятой соломы морских узлов. Но перед глазами стояло лицо Эсме Громс-Хмурри, сидящей у чана, и ее недоуменный, затравленный взгляд, обращенный к подруге, готовой в тот миг на убийство…
Мамане удалось должным образом слепить ноги и наметить руки и голову. Зрители захлопали. Но не успела маманя сосредоточиться на первом шаге своего человечка, как какой-то бродячий сквознячок закружил фигуру и рассыпал по земле охапками бесполезной соломы.
Лихорадочно жестикулируя, маманя попыталась поднять свое творение. Соломенный затрепыхался, запутался в руках и ногах и затих.
Вновь зазвучавшие аплодисменты были жидкими и тревожными.
— Прошу прощения… что-то я нынче не в форме, — пробормотала маманя, покидая поле. Судьи собрались для совещания.
— По-моему, лягушка выступила вполне прилично, — заметила маманя громче, чем требовалось, Ветер, только что доказавший свою строптивость, задул резче. Сумерки духа, если можно так выразиться, усугубила подлинная мгла.
На дальнем краю поля темнел высокий силуэт будущего костра. Никому пока еще не хватило духу разжечь огонь. Почти все не-ведьмы удалились восвояси. День давно утратил всякую прелесть.
Судейский кружок рассыпался, и к встревоженной толпе вышла улыбающаяся госпожа Мак-Рица. Только уголки губ у нее словно приморозило.
— Ах, если бы вы знали, как нелегко далось нам решение, — бодро заговорила она. — Но как чудесно все повернулось! Поверьте, нам чрезвычайно трудно было сделать выбор…
«Между мной и лягушкой, которая посеяла свисток и застряла лапой в банджо», — фыркнула про себя маманя и покосилась на сестриц-ведьм. Некоторых она знала уже лет по шестьдесят. Имей маманя Огг привычку читать, сейчас она читала бы по лицам коллег, как по книге.
— Мы все знаем, кто победил, госпожа Мак-Рица, — вклинилась она в словесный поток.