– Незаконно? А что, простите, в этой стране делается по закону? Реликтовые дубы внесете в опись земельных владений, как кустарники, а луг и кладбище – как пустырь. Вам надобны деньги?
– Не все в мире решают деньги!
– Не юродствуйте, владыка! Одна ваша подпись стоит миллионы! В переносном смысле, конечно. Вот что, если сегодня к вечеру не будет дано добро на аренду луга, пеняйте на себя.
– Ты угрожаешь мне? Ты!!! – Владыка побагровел, пальцы судорожно комкали бумаги, шарили по столу, словно выискивая, чем бы запустить в благотворительницу. – Вон отсюда, и больше никаких дел с тобой я не благословляю! – взревел владыка Валерий.
– Ну-ну... – усмехнулась Геля. – Тогда готовься к неприятностям, батюшка. Визг будет большой, уж об этом я позабочусь.
– О чем это ты? – мгновенно успокоившись, спросил владыка Валерий.
– Да об архиве КГБ. Какая незадача, его совсем недавно рассекретили, но трупоеды из желтой прессы еще не успели до него добраться. Но рано или поздно они наткнутся на что-нибудь пикантное, с тухлинкой, типа агентурной клички уважаемого иерарха, вскрывающей тайну его молниеносной карьеры. Что скажешь, «Садовник»?
– Изыди сатана! Не знаю тебя... – бессильно выдохнул владыка.
– Ну, готовься, батюшка...
Геля подошла почти вплотную, презрительно окинула взглядом его грузное тело и напоследок сказала такое, отчего владыка осел в кожаное кресло – драгоценный подарок благотворительницы ко дню тезоименитства, и ощутил жжение, как от жаровни.
– Я куплю себе другого «владыку»!
Геля хлопнула дверью, смолкло цоканье каблучков, но в памяти все еще стояли ее бешеные глаза. Он догадывался, что эта дамочка скупает дорогостоящий компромат и через свою пресс-службу умело подбрасывает его информационным агентствам, всякий раз раздувая желтый огонек в нужном месте и в нужное время.
С чего все началось? С пресловутой Перестройки. Тихое прозябание под пятой КГБ оборвалось внезапно, словно удар снаружи разбудил сонное царство. На всех иерархов застойных времен «Григорий Борисович», как с недобрым юмором называли досточтимый орден рыцарей плаща и кинжала, скрупулезно заводил и неутомимо пополнял пухлые папочки-досье: каждая с особой маркировкой, отражающей ранг и особенности фигуранта. Секретный архив делил духовенство не только на черное и белое, но и на «красное» и даже «голубое». Подобно Каменному гостю, Григорий Борисович душил в объятиях всякую свободную мысль и любое сопротивление своей ледяной любви. И, надо заметить, что его навязчивому вниманию редко кто осмеливался противиться. В обязанности приходских священников входила слежка и надзор за умонастроениями паствы, и что скрывать: многие преуспевали и даже получали от Григория Борисовича медали и грамоты. Но не надо во всем винить одну лишь безбожную власть. Впервые тайну исповеди отменил Петр Первый. С тех самых пор «вертикаль» властно подминала под себя Церковь. Паства и клир тихо развращались, пока большевистские гонения и поругания веры не вернули церкви мученический венец и ореол славы. При Горбачеве ледяные объятия Григория Борисовича разжались, и сам КГБ сгинул в тартарары.