В следующий за моим вагон на «Ваське» зашли немые… или делающие вид, будто они немые. Девушка со старухой. Я спокойно наблюдаю за ними, так как стою у последних, четвертых, дверей спиной к движению. Они ходят по поезду и предлагают пассажирам ручку с карточкой, на которой написан молитвенный текст. Мне не безразлично, но и не интересно. Знаете, так всегда бывает, когда едешь слишком усталый, чтобы думать, а тем более интересоваться. Хоть реальность и проступила взамен полета фантазии в сцене с хачами, сейчас пелена ирреальности возвращалась. Я следил за продвижениями торговок, но мозг никак рефлексивно не реагировал на происходящее. Мысль о реальности всего происходящего вернулась ко мне, когда я заметил хаотичные движения в следующем за моим вагоне. Там за время отсутствия моего интереса к жизни разыгрывалась драма: мужик, невысокий жирный плешивый злобный гнойник, зажал одну из ручек, которые, для лишнего доверия к ним со стороны пассажиров, немые выдавали каждому, кто с первого раза не мотнул башкой. Продавцы же шли далее, запоминая лишь лица тех, кому вручали товар. Так вот, мужик подумал, что он умнее пары немых.
Сначала девушка просто удрученно стояла и робко протягивала руку за ручкой с бумажкой.
Мужик покраснел, но делал вид, будто ничего и не происходит. Но потом подскочила старуха и обругала его самым что ни на есть трехэтажным матом. Уж я-то смог прочесть по губам торговки такие простейшие слова, как «хуй», «блядь», «сука» и т. д. Плешивый еще более покраснел и постарался оттолкнуть старуху, но та мертво вцепилась в протянутую руку. Тогда мужик, хорошо отведя назад локоть свободной руки, прямым ударом в лицо повалил старуху на пол вагона. Но слишком уж наивен оказался этот толстячок! От дальней стены вагона отделился двухметровый детина. Он без разговоров двинул в живот бедолагу. И тот, несмотря на то, что был маленького роста и пузатый, согнулся в три погибели. Затем здоровяк быстрыми движениями пошарил по карманам потертой кожаной куртки и нашел там не только ручку, но и лопатник скорчившегося толстяка. Явно оставшись довольным пересчетом купюр (получка, подумалось мне), детина вышвырнул тело в открывшиеся двери и протянул подбежавшему было менту пару купюр бордового цвета, в двух словах объяснив сложившуюся ситуацию. Поднимаясь по каменным ступенькам вестибюля «Примы», я краешком глаза заметил, как первый и подоспевший на подмогу второй мент тащат наверх обвисшее тело. Я усмехнулся, большей частью про себя, и, давая проход спешащим блюстителям правопорядка с нарушителем оного, подумал, что все мы дерьмо: я – потому что не заступился за этого жалкого человека, менты – так как они продажные, здоровяк – из-за своей тупости и безапелляционности, толстяк – так как слишком мелочен и из-за этого, возможно, оставил семью не только без получки, но и без кормильца (думаю, менты хорошо оторвались на беззащитном работнике на Систему), наконец, старуха и молоденькая – они пытаются сыграть на сострадании, присущем каждому человеку. Мне стал противен не только я сам, но и окружающий мир со всем его людским дерьмом. «Мы слишком слабы, – я рассуждал, – дабы наравне сражаться с окружающей действительностью. Поэтому мы стараемся прикрыться различным дерьмом, со временем, сами того не замечая, становясь им и считая, что так и должно быть». И эта мысль охватила все мое существо и вылилась в нижеследующее.