«Как они узнали, что Паршин агент? — подумал Хэммет. — Он был засекречен, как невидимка. Может быть, поговорить прежде о нем, а о Максе позже?»
— Почему вы думаете, что он агент? — спросил он.
— А хотите очную ставку?
— Когда, сейчас?
— А когда бы вы думали?
Хэммет вздохнул. Значит, Паршин уже в их руках. Но он же скажет все, что они хотят. Пусть. Он устроит ему маленькую пакость.
— Нет, говорить нам не о чем. Вы знаете хотя бы частично его биографию?
— Превращения одесского полицая: Лобуда — Чернушин — Паршин?
И об этом знают! Но у него есть еще козырная карта — Максим Каринцев.
— А вы знаете, кто нам юридически передал эти формулы? Откуда тянется цепочка к Лобуде — Паршину?
— Знаем, — подвел итог Гриднев. — Он сделал это по нашей просьбе.
На Хэммета было страшно смотреть. Глаза сузились, щеки ввалились…
Но есть еще шпрингеровская штучка. Есть!..
— Нет, — понял его Гриднев. — История, которую вы придумали в ЦРУ для шантажа Максима Каринцева, — липа! На фальшивые ваши документы мы представим свои, действительные. Изобретенный вами абверовский разведчик Мальберг ударит по цеэрушнику Хэммету.
— Подготовились? — с горьким сарказмом протянул Хэммет. Что ему оставалось? Только умолкнуть и ждать прибытия официальных лиц. Умный человек не мог показать своего ума. — Вероятно, и кинофильм сняли?
— Хотите посмотреть? — спросил Гриднев.
— Не хочу, — отрезал Хэммет.
* * *
Через день в том же кабинете состоялась очная ставка. В один ряд были поставлены четыре стула. На них сидели четверо людей примерно одного роста и одной комплекции в похожих по цвету, не новых, но и не очень заношенных костюмах, но с разными лицами. Один — лысоватый блондин с примятым, как у боксера, носом; другой — с сединой на висках, шатен; третий, моложавее других, с пегими космами и трехдневной небритостью, но все безусые, как и Паршин, А тот сидел — с каменным лицом — третьим слева.
— Пригласите Шитикова, — сказал Гриднев.
Шитиков, облаченный в ватник, старые засаленные штаны и кирзовые сапоги, но вымытый, побритый, прежде всего взглянул на сидящих: ради кого его сюда привели? Он долго всматривался в каждого, раза два прошел мимо ряда и сказал:
— Пусть встанут.
Встали.
Он снова обошел их, подолгу стоял у каждого, подошел опять к третьему слева и засмеялся:
— Не опускай головы, кореш. Все под богом ходим. Разрисовки на тебе нет, знаю. Никогда не любил на животе голых баб расписывать. В Германии это не принято, тоже знаю. Но укрыться от меня не сумел. Постарел старый кореш, но мордочка та же, сытая. Что Лобуда, что Чернушин, не спрячешься. Готово, начальники, спекся.