А однажды вечером, когда Миша в очередной раз ждал Светлану после её работы в назначенном месте, а она всё не шла, он не выдержал ожидания и позвонил ей. Она ответила необычно ровным голосом, сказала, что этим вечером она встретиться с Мишей не сможет, но если он хочет и может освободить себе вечер пятницы и всю субботу, а ещё, если он придумает место, где они могли бы быть это время вместе, то она готова…
Миша тогда не сразу пришёл в себя. Он, конечно же, всё придумал. Сказал жене, что едет по делам в Вологодскую область, сам снял номер в гостинице прямо в Москве. Они тогда со Светланой не выходили из номера больше суток. И всё завертелось и усложнилось ещё сильнее и жёстче!
В итоге Мише пришлось городить доматакую ложь по поводу своего заведённого и возбуждённого состояния и частых ночных отлучек, что он доврался до того, что ложь его стала совсем несусветной и поэтому убедительной. Он сказал Ане, что вляпался в историю, что случайно и по неосторожности влез в криминал и использовал грязные деньги. Он врал, что ситуация критическая и опасная, что ему поэтому приходится скрываться. А потом он сочинил, что ситуация ещё усугубилась, и для того, чтобы ему можно было действовать более решительно и свободно, Аня с дочкой должны уехать из Москвы к Аниным родителям в Саратов и переждать.
Аня очень волновалась, плакала, не хотела терять интересную работу, боялась оставлять Мишу одного в Москве, уговаривала уехать вместе. Но Миша был артистичен, трагичен и, опять же, убедителен. Аня с Катей уехала вся в страхе и в слезах. Миша ненавидел себя за дикую ложь и мучения жены и дочери. Но ничего поделать со своей страстью и любовью не мог.
У Светланы тоже всё было непросто. Муж явно что-то почувствовал или прознал. Иногда Миша не видел Свету неделями, изнемогал от тоски, ревности и всех других сопутствующих мук. В такие недели он метался по городу, пил с друзьями, говорил только о своём или лез дома на стены, не выпуская телефона из рук. Но чаще он приезжал к Юле и опять говорил и говорил об одном и том же. Только Юля могла его выслушать так, как ему было нужно, или отругать за слюни и сопли и тем самым остудить, правда, совсем ненадолго. Нотаций Юля не читала, опомниться не призывала и не агитировала совсем. Совестью Миша мучил себя самостоятельно и оправдания себе не искал.
Такие несчастные недели сменялись неделями счастья и любви. Тогда Миша чувствовал свою вину перед женой и дочерью ещё сильнее, городил ложь за ложью в телефонных разговорах с Аней, но был счастлив. В такие дни он эффективно работал, всё у него получалось, но сил не убывало.