Вылетев на большой скорости на Измайловский, он вдруг увидел выезжающую из проходного двора прямо навстречу его «пятерке» тяжелую грузовую фуру. Михаил изо всех сил вдавил педаль тормоза, но нога провалилась до самого пола, не встретив сопротивления. Только что отремонтированные тормоза неожиданно отказали.
С ужасом глядя на неотвратимо приближающийся грузовик, Михаил бросил взгляд влево, но свернуть было некуда: по рельсам двигался навстречу трамвай, а рядом с ним стояла молодая мамаша с коляской…
Страшный грохот сшибшихся машин и скрежет рвущегося металла слились с криками ужаса. Бежевая «пятерка» расплющилась о борт грузовика, как пустая банка из‑под пива под гусеницей трактора. Невредимый водитель фуры глядел на разбитый «жигуленок» и длинно, цветисто матерился.
Серая «тойота» остановилась в ста метрах от места аварии. Человек, сидевший рядом с водителем, достал из кармана мобильный телефон и доложил:
– Все выполнено. Очень удачно. Врезался в фуру на Измайловском. Вдребезги.
Через двадцать минут на Измайловский, завывая сиреной и мигая маячком, вылетела «скорая помощь». С трудом открыв дверцы разбитой «пятерки», санитары осторожно вынули из нее окровавленное тело.
– Кажется, жив, – сказал один из них усталой молодой докторше, подбежавшей к носилкам.
Дома я застала полный тарарам: мамуле удалось вытащить Петра Ильича на какую‑то вечеринку на Ленфильм. Петр Ильич тихо, как все мужчины в подобной ситуации, сидел на кухне и пил боржоми, мамуля же металась по квартире, как раненая пантера, круша все на своем пути. Она искала какой‑то шелковый шарфик, особенно подходивший к вечернему платью. На мой взгляд, шарфик там вообще не был нужен, о чем я и не преминула сообщить мамуле, не понижая голоса. На что мамуля покрутила пальцем у виска и шепотом обозвала меня полной дурой, присовокупив, что шарфик ей просто необходим, так как закроет морщины на шее.
– Да их и не видно совсем, – удивилась я.
– Это сейчас не видно, – отмахнулась мамуля, – а там, при большом свете, ой как видно будет! Так что ищи!
Можете себе представить мое удивление, когда треклятый шарфик нашелся у меня в комнате! Мамуля, не слушая моих клятвенных уверений, что в жизни я этого шарфика не видела и вообще никогда бы такую дрянь на надела, вырвала его у меня из рук, красиво драпировала шею и схватила уже с полки толстенный словарь русского языка, чтобы запустить в меня, но остановила руку в полете, потому что в дверях комнаты возник Петр Ильич, глядевший на нас с тихой укоризной. Мамуля мигом присмирела: «Иду, иду, Петруша!» – и вылетела из комнаты, шурша платьем.