Дальше я рассказал, как мы вышли из палаток и пошли по направлению к деревне, причем описывал каждого верблюда и каждую лошадь, которую мы встречали, каждого прохожего и горы, лишенные пастбищ, так как эта страна была бесплодной.
– Иногда мы останавливались, чтобы выкурить папироску, и при малейшем шуме Ауда останавливался и говорил: «Друзья, я слышу что-то…» А Заал прибавлял: «Ей-богу, вы правы». И мы останавливались послушать, но ничего не слышали, и я говорил: «Ей-богу, я ничего не слышу». И Заал повторял: «Ей-богу, я ничего не слышу». И Мухаммед сказал: «Ей-богу, я ничего не слышу». И Ауда: «Ей-богу, вы правы».
И мы шли и шли, и страна была бесплодна, и мы ничего не слышали. Направо от нас появился негр, верхом на осле. Осел был серый, с черными ушами и одной черной ногой, а на его плече было клеймо, и его хвост двигался, и его ноги также. Ауда увидел это и сказал: «Клянусь Богом, вот осел и раб». И Мухаммед сказал: «Праведный Боже, это осел и раб». И мы пошли дальше. Дальше была гора, небольшая гора. И мы пошли к горе, и она была голая. Эта страна бесплодна, бесплодна, бесплодна. И, мы шли дальше. Потянулись опять горы, и мы подошли к тем горам и поднялись на них, и там ничего не было, и вся страна выгорела, и мы поднялись на те горы и пошли до самого верха. Клянусь Богом, клянусь моим Богом, клянусь истинным Богом – над нами вставало солнце.
Так я закончил рассказ. Каждый из присутствовавших двадцать раз слышал рассказ Ауды о восходе солнца, с его бесподобным пафосом. Ауда часами тянул его. Тривиальность конца была подчеркнута мной, что делало рассказ похожим на рассказ Ауды. Все катались по полу от смеха.
Ауда смеялся больше и громче всех, так как он любил, когда над ним подшучивали, а бессмысленность моего повествования показала ему его собственное мастерство описания. Он обнял Мухаммеда и признался, что выдумал историю с ожерельем. В знак благодарности Мухаммед пригласил весь лагерь к завтраку. Нас угостили верблюжонком, сваренным женами Мухаммеда в кислом молоке.
Мы выступили 19 июня 1917 года за час до полудня. Нас вел Насир верхом на своей Газале, великолепной верблюдихе, похожей на античный корабль и возвышавшейся на добрый фут над остальными животными, но тем не менее восхитительно пропорциональной.
За Насиром следовали Ауда и я. Наш отряд, включивший представителей северных племен, сейчас насчитывал в целом более пятисот человек, и зрелище этой веселой толпы бесстрашных, самоуверенных северян, дико гоняющихся по пустыне за серной, мгновенно развеяло опасения о печальном исходе всего нашего дела.