Прошло несколько лет. За это время наша сборная немало играла, приняла участие и в мексиканском чемпионате мира и в чемпионатах Европы. Совсем уж зря она не проигрывала, оставалась по-прежнему для всех серьезным противником, с ней так же считались. Но уже в силу других причин.
Наша сборная стала славиться вратарями, изумляющими публику, железными людьми в обороне, тем, что забить ей гол неимоверно трудно, тем, что, наконец, ни один игрок команды противника не мог рассчитывать на свободное маневрирование, он обязательно был стеснен, ограничен, постоянно встречал кого-то на своем пути. Другими словами, как это ни грустно, наша сборная превратилась в команду, умеющую ограничивать инициативу противника, стреноживать его. Сама же она атаковала при случае, обычно реже и меньше, чем противостоящая сторона.
Эти медленно накапливающиеся изменения с драматической резкостью, как в фокусе, обозначились в 1970 году в печально памятном матче на «Ацтека» с уругвайцами. Если прежде наши всегда непринужденно одолевали уругвайцев за счет темпа и уверенности в себе, то в тот раз они необъяснимо их страшились, точно таких же медленных, тягучих, грубоватых и опасливых, как и раньше. Это был один из самых непонятных матчей пашей сборной, который мне приходилось наблюдать. Помню, тогда со стадиона я уехал в последнем полупустом автобусе, хотя надо было бы торопиться к сеансу телетайпа. Картина матча не оставляла вопросов, ее не искажал даже просмотр судьи перед тем, как в ворота нашей сборной был забит единственный мяч на 112-й минуте. Одолевали раздумья не об этом матче, а о нашей сборной, делающейся непохожей на себя. Когда, в силу каких причин, на какой развилке она сошла с гладкого, быстрого шоссе и, сбавив скорость, затряслась на опасных, скользких выбоинах глинистого проселка?
Прошло еще несколько не слишком впечатляющих сезонов. 30 октября 1974 года, после того, как в Дублине наша сборная ужасно проиграла (0:3) более чем скромной команде Ирландии, а «Франс-Футбол» в своей ежегодной классификации отвел ей 24-е место, у многих появилось ощущение тупика, непоправимости происшедшего.
Управление футбола собрало наших именитых тренеров, и повестка дня этого едва ли не панихидного совещания выглядела так: «Есть ли выход?». Обсуждалось предложение: сборная в обычном нашем понимании упраздняется и все полномочия передаются киевскому «Динамо» во главе с его тренерами. Я был на том совещании, и мне запомнилось, как с Арбатской площади доносился обычный бодрый городской шум, а у нас, в полутемной комнате, все замерло в оцепенении.