Разумеется, я не был с ним знаком. Но также не знал ни одного полицейского, выражавшегося таким образом. Строка, предположительно написанная копом, казалась мне литературно обработанной. Трудно представить, чтобы рука детектива, предполагающего застрелиться, сумела написать такие слова.
Во втором из оставшихся случаев записка тоже оказалась однострочной. Как предполагалось, тремя годами ранее застрелился детектив Клиффорд Белтран из департамента шерифа в Сарасоте, штат Флорида. Случай самый старый из всех. Записка, оставленная Белтраном, такова: «Господи, спаси мою бедную душу».
И вновь несуразное нагромождение слов, очень странно звучащих в устах копа. Пусть интуитивно, но я включил дело Белтрана в список.
И наконец, третий случай попал в тот же список, несмотря на то что никакого упоминания о записке, возможно, оставленной детективом Джоном П. Маккэффри из отдела по расследованию убийств в Балтиморе, в деле не оказалось.
Я лишь потому включил в перечень дело Маккэффри, что оно слишком напоминало обстоятельства гибели Джона Брукса. Предполагалось, что прежде Маккэффри выстрелил в пол, чтобы через секунду направить смертельную пулю в рот. Здесь я просто следовал идее Лоуренса Вашингтона, будто это лишь инсценировка для экспертов.
Четыре фамилии. Перечитав их еще раз, я бегло взглянул на свои заметки, а затем вытащил из дорожной сумки томик поэзии По, купленный в Боулдере.
Книга оказалась довольно толстой, в ней были собраны почти все произведения, когда-либо сочиненные автором. Сверившись с оглавлением, я обнаружил, что поэтическая часть занимает семьдесят шесть страниц. Похоже, долгая ночь в Вашингтоне станет очень долгой.
Заказав по телефону термос на восемь чашек кофе, я попросил принести аспирин, чтобы унять головную боль, обычную спутницу большой дозы кофеина. После чего приступил к чтению.
* * *
Я не из тех, кого пугает одиночество или темнота. Уже десять лет, как я живу своей собственной жизнью. Случалось всякое: останавливался на ночлег в лесах и национальных парках, бродил среди сожженных домов в полуразрушенных кварталах, собирая материал для очередной статьи. Часами сидел в машинах с выключенным светом, ожидая какого-нибудь бандита или опального политика, а иногда и слишком боязливого информатора.
Конечно, преступники внушали страх, но я не боялся самой темноты или одиночества. Иное дело стихи По. Должен признаться, этой ночью страх пробирал меня до костей. Может быть, так повлияли чужой город и пустая комната. Или ощущение окружавшей меня подробно задокументированной смерти?